Вызывной канал - [41]

И сразу же были препроваждены давать показания в участок шерифа Дормидонтова, вопреки всем вестернам не разделенный пополам стальной клеткой. В качестве понятого Дормидонтыч пригласил представителя поварской общественности Витьку.

До сих пор не ясно, собирался ли капитан Дормидонтов применить к более молодой леди недозволенные методы допроса, потому что вторая задержанная вскоре была отконвоирована Витькой в каюту Дяди Федора.

Витька считал, что вряд ли. Потому что уже на момент его ухода, Дормидонтыч заметно перебрал неразбавленного содовой виски, и даже раздавил собственные очки путем посадки на них второй задержанной, весьма солидной дамы с профилем Роксаны Бабаян и габаритами Нонны Мордюковой.

Почему Витькой была выбрана именно каюта все еще дрейфующего в районе круглосуточной бадеги Дяди Федора, а не одна из пустующих пассажирских кают, догадаться нетрудно. Оба "созвездия" в свое время были госпитальными судами. При переоборудовании же в пассажиров, второго механика поселили в бывшем изоляторе, с отдельной душевой и гальюном. Подобной роскоши на "Кассиопее" был лишен даже капитан, каюта которого выходила прямо на одноименный мостик.

Недостатком каюты второго механика следовало считать то, что единственный ход в нее вел через вышеупомянутый санузел, где общавшиеся с изолированным бациллоносителем медики должны были проходить санобработку, прежде чем выйти в люди. Но жизнь и ялтинская таможня вскоре показали, что этот недостаток был и главным достоинством каюты. При первом досмотре молоденький таможенник Андрюша, укачивающийся уже на причале, открыл дверь санузла:

— А здесь у вас что? Душевая? — и поспешил дальше, так и не посетив трепетно ожидающего встречи с давно забытыми таможенными каверзами отставного контрабандиста.

Однажды ознакомившись с устройством судна, таможенники раз за разом добросовестно досматривали душевую, не терзая себя вопросом, куда ведет вторая дверь из санузла. От такого безобразия Дядя Федор просто терял дар речи.

— Понабирали сопляков в таможню! В мое время…

Дядя Федор испытывал разочарование, сравнимое с чувствами гроссмейстера, вынужденного играть белыми против перворазрядника. Хоть бери и две ладьи форы недотепам этим давай! Даже турнирные очки за победу в такой партии не грели душу старого гроссмейстера контрабанды.

Осталось неясным, собирался ли Витька утаить от вернувшихся с берега матросов факт своего общения с Роксаной Мордюковой или просто хотел провести первичную санобработку пациентки, но то, что в нашу с ним двухместку я его ни под каким соусом не пустил бы, Витьке было ясно даже в состоянии легкого опьянения.

Последнее, что я знаю точно, это то, что Дормидонтыч лично проводил до трапа свою гостью и, как истинный джентельмен, собственноручно накинул на открытые плечи озябшей леди свою джинсовую куртку со звездой шерифа на нагрудном кармане.

— Я только позвоню, и сразу же вернусь, — пообещала леди.

Видимо, задержанная отпрашивалась, чтобы связаться со своим адвокатом.

После нуля я сменился и ушел спать. И о дальнейшем ходе событий могу только догадываться, исходя из показаний других свидетелей у трапа, зачастую туманных и противоречивых.

Первым человеком, встретившимся мне на пассажирской палубе, был капитан Дормидонтов собственной персоной. Дормидонтыч снова был облачен в мундир с капитанским жетоном заместо звезды шерифа и официален. В шесть утра это было дурным признаком.

— Так, дорогой. Поднимись ко мне в каюту.

Опять? Переборщил Витька. Похоже, Дормидонтыч напрочь забыл о вчерашней амнистии.

— Садись, дорогой, — все так же вежливо указал мне на стул Дормидонтович. Однако, по сравнению со вчерашним, были и изменения: на диванчике около сейфа всхлипывала в платочек Нонна Бабаян. Эта-то при чем?

— Так, дорогой. На тебя поступило официальное заявление. Ты изнасиловал женщину, — прояснил ситуацию Дормидонтыч.

— Эту? — переспросил я, чтобы не возникло недоразумений. Дормидонтыч кивнул.

— Много я тебе не обещаю, но три года гарантирую, — " утешил" меня капитан.

— Ты что, не знал, что это моя гостья? Как ты посмел?..

Сложность моей ситуации заключалась в том, что только вчера, на этом же месте, я клялся Дормидонтычу не посылать его в присутствии посторонних, тем более — прекрасных дам. Некоторое время я пытался решить для себя вопрос, можно ли отнести сидящую на капитанском диванчике помятую, в потеках туши с ресниц, даму, к разряду прекрасных, но потом решил не рисковать и попытаться подобрать печатные синонимы к тем словам, которые так и рвались на защиту честного вахтенного у трапа.

— Дормидонтыч… э-э… глупости все это, — промямлил я наконец, краснея от стыда за свой стиль. Где ясность мысли, где экспрессия?

К тому же, первичный испуг от гарантированных трех лет уже прошел, и дело представилось мне уже с другой, щекотливой стороны. Я с трудом сглатывал смех.

Дормидонтыч вопросительно взглянул на потерпевшую.

— Не этот, — покачала головой жертва насилия.

— Кто там из механиков на вахте? Дядю Федора ко мне, — приказал мне Дормидонтыч, всем своим тоном показывая решимость довести свое расследование до конца.