Вызывной канал - [37]

Дормидонтыч был строг. Но он же был справедлив. И демократ, к тому же. На выгрузку шоколада в Ялте выходил наравне со всеми. Лучше б он капитанским иммунитетом своим пользовался. Тогда б не заехал мне в ухо паком "Команчей", и не выслушивал бы нелицеприятной критики в свой адрес на суровом языке палубной команды, а я не паковал бы вещички перед дальней дорожкой. "Кассиопея" наша к херсонскому порту была приписана. В Ялте — так, на линии на Синоп третий месяц бегали.

Дормидонтыч сидел за столом в каюте при всем параде: при погонах, при капитанском жетоне. Был бы ему по званию кортик положен, и его нацепил бы.

Вырядился, как на швартовку. Любил он это дело: барышень на ялтинской набережной блеском эполет с капитанского мостика слепить. Но тут было совсем другое: Дормидонтыч был при исполнении: из линемета не прошибешь, на кривой козе не объедешь.

— Садись, дорогой, — вежливо указал мне на стул Дормидонтыч и потянулся к сейфу. Подумав, он достал из сейфа мои документы и извлек начатую бутылку коньяка, две рюмки и шоколадку.

— Ты сам-то хоть понимаешь…

Понимал ли я? Что за вопрос?

Поваренок Витька заглянул за ключами от шоколадного трюма совершенно "случайно". Не иначе как потаенное слово за меня замолвить явился. Дормидонтыч питал слабость к его рыбным котлетам еще с Нигерии. Они там вместе на сейнере каком-то от малярии доходили и рыбу ловить пытались. Так что пару-тройку потаенных слов Витька для Дормидонтыча всегда в запасе держал, это уж точно.

— Дормидонтыч, так может грибочков? Просолились уже, — с неожиданного курсового угла зашел Витька.

Витьку уже мутило от одного вида шоколада. Впрочем, как и Дормидонтыча. Кроме того, Витька знал еще с Африки, что Дормидонтыч в мундире и Дормидонтыч без галстука — абсолютно разные люди. Договариваться нужно с тем, что без френча. Лучше всего — когда в одном исподнем ныряет в очередь с боцманом, намотанный на винт швартов кухонным ножом пилит.

Дормидонтыч с сомнением посмотрел на остатки коньяка в бутылке и достал третью рюмку. Но китель пока не снял.

— Понял, — тут же отреагировал на сомнения капитана Витька.

— Вже побиг.

"Бигты" недалеко было. Ялта. В трех метрах от трапа уже наливали и кормили сосисками.

Дормидонтыч с облегчением засунул шоколадку назад в сейф.

Грибочки действительно уже просолились. Растроганный их соленостью шоколадофоб Дормидонтыч после первого же груздя ослабил узел своего галстука.

После второго масленка он расстегнул пуговицы своего кителя, а я клятвенно пообещал никогда не посылать его непромерянными лично фарватерами. Особенно — в присутствии посторонних.

— Ты что, не видел, что ко мне женщина пришла? Какое у нее представление о пароходе сложиться может? Бросайте свои замашки рыбацкие, хлопцы. На пассажире работаем.

Вряд ли наши с Витькой рыбацкие замашки могли покоробить слух нежных дам, волокущих на русский базар в Синопе по три баула с утюгами в каждой руке за ходку. Но не в том я был положении, чтобы спорить с Дормидонтычем. Хочет бороться за чистоту русской речи, пусть борется.

После третьего подосиновика Дормидонтыч снял мундир и повесил весь свой официоз на плечики в рундуке. Об инциденте на палубе никто не помнил. Дормидонтыч уже препарировал под капитанским биноклем рыбаков, как класс земноводных. С целью воспитания из нас с Витькой бравых моряков пассажирского флота, так сказать.

— Я вот двадцать лет рыбу ловил. И с эстонцами на Балтике, и в Индийском океане с керчанами, а только с Витькиными земляками понял, какой суеверный народ рыбачки. Ну, бутылку водки в первом трале протащить — это и у нас водилось, но чтоб…

— Дормидонтыч, да зачем Вы? — заерзал Витька.

— Вот — видишь? Александрович (покойный, — добавил Витька) чуть меня не зашиб, когда я за "Динамо" поболеть по телевизору хотел.

— Дормидонтыч, да не надо об этом, — уже не на шутку растревожился повар.

— Вот поработай с такими. Только я в сердцах Зайца (ну фамилия у футболиста такая!) мазилой обозвал, эта геническая публика чуть за борт меня не выбросила. А что мне, Длинноухим его обзывать было?

— Ну вот, так я и знал! Теперь жди беды какой-то!

Витька в сердцах бросил вилку и хлопнул дверью. Весь воспитательный момент по обезрыбачиванию палубной команды готов был пойти насмарку.

— Не пора ль тебе на вахту? — строго спросил у меня Дормидонтович.

— Пора, — согласился я, хотя до вахты моей было еще три часа. Потому что лично для меня вопрос этот означал амнистию.

— Буфетчица новая должна прийти. Сразу же — ко мне в каюту, — предупредил напоследок Дормидонтыч, рассекречивая инкогнито незнакомки, чей тонкий слух он решил беречь вплоть до списания моряков с судна.

Эх, Ялта!

Ошвартоваться бы навсегда (с отдачей якоря) кормой к твоей набережной.

К пальмам, фотографам с мартышками и питонами, к визгу баб на каруселях, кабацким песням и запахам.

К холодному пиву и шашлыкам твоих кафешантанов. К твоим канатным дорогам, матрешечникам, художникам-передвижникам, букинистам, и полуночному саксофонисту, заклинающему свой раскрытый футляр, как факир корзину со змеями.

К твоим отражающимся в воде фонарям, картавому шелесту волн о гальку, прогуливающимся парочкам и шумным хохочущим компаниям, палящим в звезды пробками от шампанского.