Вызов Хатхуа - [2]

— Я пришёл к тебе, может быть, перед смертью… Перекрести меня, как ты крестишь своих!

— Послушай, Амед!.. Помни, что я скажу… В минуту смертной опасности вспомни Христа Иисуса…

— Прощай, девушка, — враг меня ждёт! Он не должен говорить, что я не спешу ему навстречу…

Амед сбежал вниз. С ним были Мехтулин и Кнаус. Кнаус вспомнил всех своих предков, тевтонских рыцарей, закрутил белобрысые усы вверх и таким фертом сел в седло, что Левченко только улыбался себе в усы. Медленно растворились крепостные ворота и выпустили елисуйца с его провожатыми…

Он быстро подъехал к Хатхуа и подал ему руку… Во взгляде князя он прочёл суровое благоволение.

— Ты похож на сестру! — проговорил тот, всматриваясь в него. — Ты храбрый юноша… Мне жаль, что ты не с нами.

— Храбрость, князь, в роду у нас. В Елисуе и рабы храбры! Я рад увидеть тебя лицом к лицу… Сердце моё всегда горело, когда произносили твоё имя… Душа моя могла быть исполнена сладостью любви к тебе. Ты сам отравил её ядом ненависти…

Хатхуа любовался ловкостью и изяществом его движений, посадкою, манерою говорить. Он заметил на его груди солдатский георгиевский крест и нахмурился… Но скоро лоб его разгладился… Он опустил голову на руки и прочёл молитву; тоже сделал и Амед. Они ещё раз пожали руки друг другу — обычай, заимствованный горцами у русских — и разъехались в разные стороны. Хатхуа — к двум красным наибам, ждавшим его направо, Амед — к Кнаусу и Мехтулину.

— Ну, Амед! Если он убьёт тебя, я твой мститель! — сказал Мехтулин.

Кнаус только пожал ему руку…

Амед медленно двинулся навстречу Хатхуа… Они три раза должны были так проехать один мимо другого, меряя друг друга глазами и не опуская их под взглядами противника. Даже кони их исполнились ненависти. Тот, который был под князем, норовил схватить зубами Амедова. Хатхуа тронул своего нагайкой, и он успокоился. Ещё два раза они проехали один мимо другого, — не отрывая глаз от глаз врага, — и вдруг, отделившись в разные стороны, мгновенно повернули коней и с криком: «Аллах, Аллах, Аллах!» — ринулись один на другого. Кони их столкнулись мордами. Изо рта у того, на котором сидел елисуец, хлынула кровь. Хатхуа выстрелил и сорвал папаху с Амеда, — выстрел того пролетел мимо. Оба выхватили кинжалы, но было поздно, — кони их унеслись в разные стороны. Опять оба повернули их и с тем же криком: «Аллах, Аллах!» ринулись в роковую встречу. Амед заметил в самый последний момент, что в руках у Хатхуа не кинжал, а широкая кабардинская шашка. Он мгновенно отпрянул в сторону, и лезвие противника, прозвенев, рассекло кованную серебром луку Амедова седла. Опять лошади их разъединились… Амед выхватил свою шашку, но рука его вдруг скользнула по её рукоятке, и перед самым столкновением с Хатхуа шашка, точно кто-нибудь ударил по ней, вылетела вон. Мгновенно — Амед почувствовал себя безоружным, и тотчас же в ушах его прозвучал голос девушки: «В смертельной опасности вспомни Христа Иисуса!» Елисуец уже не помнил, когда он успел проговорить: «Исса! Дай мне победу, спаси меня, и я уверую и поклонюсь Тебе!» И, сам не зная зачем, он употребил нежданно для Хатхуа ловкий горский приём, перевернувшись головой под брюхо своего коня. Оружие Хатхуа вонзилось глубоко в седло его, так глубоко, что ранило лошадь в хребет, и та взвилась. Этим моментом воспользовался юноша и с ловкостью пантеры уцепился за подпругу лошади Хатхуа. Когда раненый конь унёсся вперёд — Амеда на нём не было. Хатхуа, думая, что его враг там, хотел повернуть за ним, но его племянник в это время с дьявольскою ловкостью и силой схватил его за ногу, — и когда князь очнулся, руки Амеда сжимали его горло, а ноги перевили его стан.

— Ты мой теперь! — хрипел елисуец с налившимися кровью глазами. — Ты мой теперь!.. Скажи! Ведь, ты бы убил меня?..

— Рази скорей!.. Не тешься, мальчишка!.. Аллах дал тебе победу, не оскорбляй меня твоими словами; бери кинжал и бей в сердце, если у тебя осталась честь.

— Аллах… Нет, не Аллах… Не Аллах…

И вдруг, точно из бесконечной дали, в ушах елисуйца прозвучал нежный, кроткий голос Нины… Он вспомнил, что она тогда рассказывала ему про Иссу. «Исса одним движением руки мог уничтожить мир, а Он тихо терпел поношения, обиды, побои»… Руки его ещё давили Хатхуа, а в голове у юноши звучали последние слова Нины: «Он с креста прощал Своих врагов и приказал всем прощать… Он дал тебе победу сегодня, — ты ведь к Нему обратился… Он тебе, слабому юноше, бросил в руки лучшего витязя Чечни и Дагестана, — неужели ты забудешь Иссу?..» И вдруг, совсем неожиданно, позади Хатхуа прозвучал нервный, вздрагивавший голос Амеда:

— Слушай, дядя, что я скажу тебе!.. Ты — брат моей матери… Я — твой племянник. Ты знаешь, я не трус, и победа в моих руках… Я мог бы убить тебя, и все в горах сказали бы, что я поступил хорошо, но… Я не хочу этого… Душа моя полна любви к тебе в эту минуту.

Он разжал руки.

— Бери свой кинжал и рази меня, если хочешь… Моя рука не подымится на тебя. Прости мне обиды и забудь!..

Хатхуа круто обернулся в седле… Амед соскочил вниз и стоял перед ним.

— Послушай, Амед… Я не в долгу у тебя за жизнь, которую ты дал мне сейчас…