Выжжено - [22]

Опа! Вот уж насчёт чего Маркус держал ухо востро – так это чтоб не оказаться втянутым в какие-нибудь офисные интриги.

– Это была скорее личная история, – сказал он, помедлив.

– В самом деле? – Кейт поднял брови. – Хорошо. А я думал, он тебя распекал. Он в основном всегда так делает. Высматривает себе кого-нибудь из группы «L», уж не знаю по каким причинам, и берёт его на мушку. Придирается к каждой запятой. Ну, ты увидишь.

Да, Маркус уже увидел.

– Не хотелось бы.

– На спор. Но вот почему я с тобой заговорил: я заметил, что ты кое-что забыл перевести, и я подумал, что лучше я скажу тебе это, чем ты напорешься на неприятности. На, взгляни. – Он набил на клавиатуре пару приказов, и на экране возникло стартовое окно модуля «Datamining».

Потом всё стояло на месте, не двигаясь.

– Что, программа зависла? – спросил Маркус.

Кейт удивлённо взглянул на него и засмеялся:

– Нет. Это то, что ты не перевёл. Splash screen.

– А что тут переводить?

– «Datamining», к примеру. – Кейт взялся за словарь, готовый рассыпаться от старости, и вытянул оттуда бумажку. – Я посмотрел, как это переводится буквально: «добыча информации», – произнёс он по-немецки. – Так говорят?

Маркус усмехнулся.

– Конечно же, нет. Клиенты бы подняли нас на смех. Нет, «Datamining» – устойчивое понятие; профессиональное обозначение для того, чтобы из имеющихся данных извлечь скрытый контекст. – Он разглядывал стартовое окно. – Так же как и многое другое, это слово остаётся без перевода. «Copyright», например. Или «Version». Самое большее, можно было бы написать: «Все права защищены» вместо: «All rights reserved».

– Хорошо, так и напишем, – его пальцы запрыгали по клавиатуре, стёрли три слова и написали три новых. – Другие переводят всё. Джон вон делает французскую и испанскую версии; ты не найдёшь там в стартовом окне ни одного английского слова. И другие немецкие модули тоже стали называться по-другому – например, Customer Care Modul стал называться, погоди… «Модуль связи с клиентами».

Маркус пожал плечами.

– Я знаю. Хотя я бы не стал это переводить. Или, по крайней мере, перевёл бы не так. – Он поднял глаза на этого внимательного американца. – А ты хорошо говоришь по-немецки.

– Немножечко, – выдавил Кейт и, смеясь, продолжил: – Ровно столько, чтобы мне выпало на долю перепроверять всё, что связано с немецким языком. И теперь мне от этого уже не отвязаться, пока я работаю у «Lakeside and Rowe». – Он поднял вверх свой немецкий словарь. – Наследство. Мой прапрадедушка привёз в Штаты. Он вовремя успел слинять из Германии – ещё до Первой мировой войны.

Маркус кивнул.

– Тогда меня не удивляет, что в нём нет такого понятия, как «Datamining».

Лишь немногие семьи знают свою историю. Обычно знают свою живущую родню – и на этом всё кончается. Как только деды умирают, вместе с ними уходит и память о них. Как правило, люди не знают даже имён своих сколько-нибудь отдалённых предков.

Так, ни Маркус Вестерманн, ни Кейт Пеппер даже не догадывались, что их прапрадедушки знали друг друга, более того, что они вместе работали на проекте, от которого дух захватывает, – на Багдадской железной дороге, на той ветке, протяжённостью в две с половиной тысячи километров, которая когда-то должна была соединить Берлин с городом на Тигре…

Прошлое

1903

Несясь верхом вслед за молодым туземцем, который служил у них проводником, Фридрих Вестерманн раздумывал, что раньше приведёт его, согласно всем предсказаниям, к смерти: беспощадный зной, царящий здесь, в пустыне северной Месопотамии, или ядовитые скорпионы, которые, несмотря на все меры предосторожности, каждую ночь каким-то образом пробираются в палатку.

В настоящий момент именно солнце увеличивало шансы на это. Устало сощурив глаза, он ещё раз сверился по карте и по компасу, вытер капли пота с бровей и потом крикнул:

– Киф! Киф! – Это было одно из немногих арабских слов, которые он знал, и юноша по имени Абдул, чьей фамилии никто не мог запомнить, должен был понять это слово как «Стой!»

Инженер спрыгнул с коня, поправил шляпу и стал разглядывать очертания Тигра и чахлую равнину вдоль него. Он включил свою техническую фантазию. Следовало представить себе, что через некоторое время здесь пройдёт линия железной дороги. Ветка, которая когда-нибудь соединит Берлин с далёким Багдадом. Строительство ведётся с 1888 года, и вот уже почти семь лет строится первая часть перегона через Константинополь в анатолийскую Конью. Когда всё кончится, линия будет хоть и не такой протяжённой, как Транссибирская магистраль, над которой русские работают уже больше десяти лет, но технически намного превзойдёт её. Преодолевать все невзгоды помогало главным образом сознание, что работаешь на таком смелом проекте – да что там, сам его и создаёшь.

– Что, уже наслаждаетесь пейзажем, который будут видеть пассажиры? – крикнул техник-геодезист, работающий вместе с Вестерманном. Его звали Ганс Пфеффер, это был невозмутимый румяный здоровяк. Родом он был из Кёльна и всерьёз считал Мосул «интересным городом».

– Я всего лишь поджидаю вас, – Вестерманн помахал картой. – Эти карты более чем приблизительны, если хотите знать. Вообще-то, тут надо бы всё картографировать заново.