Выжившая - [47]

– Я говорю о кошке, Дилан. Где она? – раздраженный и разочарованный моим равнодушным тоном, Оли отходит на пару шагов назад. Дышать легче не становится, но я оценил попытку.

– Оливер, – покачав головой, складываю руки на груди и внимательно смотрю на брата. Глаза в глаза, прямо и уверенно. – Я не понимаю о какой кошке речь, – продолжаю ровным тоном, не разрывая зрительного контакта. – Здесь никогда не было животных. Ни собак, ни кошек, ни тем более мышей. Здесь обитаю только я, и иногда ты.

– Если она выбежала, когда я приходил в прошлый раз, так и скажи, – не приняв мои слова всерьез, Оливер развивает свою бредовую идею. Сумасшедшим всегда мерещится то, чего нет. Их иллюзии бывают весьма правдоподобны, достоверны, продуманы до мельчайших деталей. Цвета, запахи, имена, клички…

– Я найду ее и верну обратно. Или тебе плевать, что твоя кошка может выскочить из дома, потеряться, попасть под колеса автомобиля? – Оливер упорно настаивает на существовании некоего живого существа, по его мнению, принадлежащему мне. Абсолютный псих.

– Мне было бы не плевать, будь у меня кошка, Оли, – невозмутимо киваю, удрученно потирая пальцами подбородок. Оливер сжимает кулаки, разъяренно раздувая ноздри. – Но ее у меня никогда не было, – заканчиваю уверенным тоном и опускаю взгляд на перебинтованную платком кисть. – А вот у тебя, по всей видимости, завелась и выпускает когти.

– Ты думаешь, это смешно? – грозно огрызается Оли, в действительности чувствуя себя беспомощным и жалким.

– Похоже, что я смеюсь? – бесстрастно уточняю, вставая на ноги. Оливер отступает назад, непроизвольно убирая руки за спину. В глубине расширившихся зрачков проскальзывает сомнение и страх. Вот так зарождается неуверенность в реальности окружающей действительности. Даже мизерные ростки сомнения способны привести к полному крушению. Мы должны четко осознавать, кто мы, и принимать себя любыми, иначе кто угодно сможет оспорить наше существование.

– Нет, – нервно качает головой Оливер. – Ты издеваешься и намеренно строишь из себя идиота, – идиот в этой комнате один, и это не я, но не стоит озвучивать мои выводы вслух. – Кошка была, и мы оба об этом знаем, – утверждает Оли с патологической настойчивостью.

– Если она была, то почему ее сейчас нет? Как я мог выпустить несуществующую кошку, если ключ у тебя? – простые и прямые вопросы ставят Оливера в тупик. – Если бы у меня имелась возможность выпустить отсюда кого-либо, – сделав паузу, бесшумно приближаюсь к оцепеневшему брату, – как думаешь, кто бы вышел первым?

Оливер молча и трусливо ретируется за металлическую решетку, запирая ее на ключ. Пристально смотрит на меня сквозь толстые железные звенья, обдумывая что-то своим ограниченным умишком.

– Ты, кажется, забыл кое-что, – повернувшись к столу, беру пару рукописных листов и тут же кладу обратно. Одного взгляда на потемневшее лицо Оливера достаточно, чтобы понять ход его мыслей. Склонив голову набок, я оставляю страницы на своем месте и с холодным равнодушием взираю на брата, вцепившегося побелевшими пальцами в решетку. – Тебе больше не интересно узнать, что произошло в тот день, когда сгорел дом Клариссы Хадсон?

– Нет, – рявкает он и, сделав усилие над собой, продолжает более спокойным тоном. – Признайся, Дилан, ты не собирался ничего мне рассказывать. Хотел затащить сюда девчонку, залезть в ее мозги и напугать до полусмерти? Зачем тебе это нужно? Чего ты добиваешься?

– Знаешь, в чем твоя проблема, Оливер? – удерживая взгляд брата, неторопливо пячусь к стене, пока не оказываюсь в самом темном месте комнаты. Я там, где он увидел меня впервые.

– Не тебе говорить мне о проблемах, – агрессивно и озлобленно выплевывает Оли.

– У тебя не хватает смелости и терпения довести любое дело до конца. Ты слабый, Оли, бесполезный и беспомощный. И в глубине души понимаешь, что я прав.

– Но в клетке сижу не я, Дилан, – снисходительная усмешка возвращает Оливеру иллюзию контроля. – Можешь и дальше марать бумагу своими сумасшедшими фантазиями. Никто не собирается их читать. Неинтересно. Но знаешь, я должен все-таки тебя поблагодарить.

– Правда? – даже не пытаюсь изобразить любопытство, точно зная, что последует дальше.

– Да, – кивает он с удивительной самоуверенностью. – За Шерил. Если бы не ты, я бы никогда не узнал, какая она…

– А ты и не узнал, – я небрежно пожимаю плечами, скрестив руки на груди. – Из нас троих ты один живешь иллюзиями, видишь несуществующих кошек и влюбляешься в женщин, которые никогда не выбирают тебя. Если ты не согласен, то докажи, что я не прав. Расскажи ей правду. Прямо сейчас. Расскажи, почему она оказалась на чердаке Уолтера Хадсона и из-за кого она там оказалась.

– Не раньше, чем ты расскажешь, как ей удалось выжить.

– Тогда у тебя только один вариант выяснить правду – заставить говорить Шерри. Ты сможешь?

ШЕРИЛ

Верить в порядочных добрых людей я перестала очень давно. В нашем мире действуют жестокие законы, не меняющиеся веками. Человечность, смирение, жертвенность – оставьте это для Библии. Выживает всегда победитель. Хищник, прогрызающий себе дорогу на верхушку пищевой цепочки. Однажды мне удалось. Не помню как, но я выжила в схватке с одним из самых страшных хищников нашего времени. А после… столкнулась не с сочувствием и понимаем добрых и милосердных людей, а с алчным любопытством, неприязнью и страхом. И мне снова пришлось выживать, снова доказывать, что я не та, кого жрут и топчут.