Выжившая - [102]

– Руби, ты имеешь право злиться на них и отчасти права, – мягко проговорила миссис Блум. – Мы все часто бываем заняты собой, своими отношениями, работой, делами, бытовой рутиной, не замечая, что наши родные и близкие люди меняются, отдаляются, мы не видим сигналы, не слышим их безмолвный крик, а потом теряем навсегда. Конечная стадия самая страшная, потому что за ней не остается ни одного шанса вернуться назад и исправить.

– Вы говорите о своем муже? – осторожно спросила Руби, подкармливая сладкими крошками ненасытного толстяка Сэма.

– Да, и не только, – ответила женщина, глядя перед собой. – Я говорю обо всех людях, которых мы отпускаем, не успев сказать, как сильно они любимы. После смерти Стюарта многое во мне изменилось, хотя я всегда была уверена, что знаю себя очень хорошо. Увы, никто не знает себя даже на десять процентов. То, что видят твои родители, глядя на тебя, и то, что видишь ты, кардинально разные картинки. Поверь, девочка, многие родители склонны идеализировать своих детей, и нам становится очень страшно, когда вы вырастаете. Мы хотим, чтобы вы подольше оставались детьми, зависимыми от нас, ищущими нашего одобрения, нуждающимися в наших советах. Это эгоистично, знаю, но любовь очень часто базируется на эгоизме. Я до сих пор иногда упрекаю Клэр, что она бросила меня тут одну, укатив со своим индусом. Но ведь в действительности это не так. Меня никто не бросал. Просто моя малышка Клэр выросла, стала самостоятельной и нашла свой путь, не совпадающий с моими представлениями.

– Вы очень добрая, Мэри, – положив локти на стол, гостья опустила подбородок на переплетенные пальцы. На соседку она не смотрела. Слишком сложно притворяться рядом с такими особенными людьми, как миссис Блум. – И хорошая.

– Потому что я старая, – тепло улыбнулась женщина.

– Никакая вы не старая, миссис Блум, – рассмеялась Руби, тряхнув светлым хвостом, и виновато взглянула на соседку. – Простите меня за Сэма. Я позабочусь о нем, когда придет время.

– Брось, Руби, я же знала, что ты несерьезно, – женщина погладила девушку по плечу и придвинула к ней форму с пирогом. – Угощайся, твой любимый.

– Ммм, с корицей и шоколадом? – прихватив маленькой ложечкой небольшой кусочек, Руби положила его себе в рот и зажмурилась от удовольствия. – Божественно. Там есть что-то еще? Чувствую какой-то новый вкус.

– Да, угадала, – просияла миссис Блум, морщинки в уголках ее глаз разошлись лучами к вискам. Она стала бы очаровательной старушкой лет через десять, промелькнуло в голове Руби Рэмси, и стало немного грустно и горько на душе. – Яблоки, – Мэри триумфально озвучила рассекреченный ингредиент.

– Очень вкусно, – похвалила девушка.

– Расскажешь, куда ты собралась в таком экстравагантном образе? – плеснув гостье еще немного чаю, полюбопытствовала миссис Блум.

– На свидание, – таинственно улыбнулась Руби.

– Как всегда на первое? Вторых вроде у тебя не случается, – без осуждения заметила Мэри Блум.

– Не поверите, но на пятое, – хлебнув из кружки, девушка перевела взгляд на скорчившуюся на ступенях крыльца мать. Схватившись за перила, она сидела, прижав колени к груди и безвольно уронив на них голову. Неизменная шаль валялась у основания лестницы. Руби не сочувствовала ей, не испытывала желания подойти, обнять, закутать Дороти в залюбленный до дыр плед и увести в дом, чтобы напоить чаем и поговорить по душам. Напротив, девушка видела некую цельность в том, что они обе наконец-то прозрели. Сейчас, когда жизнь Руби обрела новые краски, родная мать осознала, что картонный домик, называемый семьей, сдуло ветром.

Жалость и сострадание – разрушительные чувства, они питают слабость в ищущем поддержки человеке. Протягиваешь руку помощи из добрых побуждений и в один прекрасный момент внезапно понимаешь, что на тебя взгромоздили весь ворох чужих проблем и переживаний. Попробуешь стряхнуть неподъемный груз, вернуть обратно, а тебя тут же объявляют врагом или бесчувственным эгоистом. Руби давно усвоила этот урок и предпочитала никого не жалеть сама и не вызывать жалости к себе.

– Он какой-то особенный? Этот парень? – заинтригованно поинтересовалась Мэри.

– Да. Он сын моего психиатра, – слишком резко рассмеялась девушка. – Но понятия не имеет, кто я.

– Он тебе нравится, – сделала выводы проницательная Мэри. – Как его зовут?

– Мы обходимся без имен.

– Ты затейница, Руби, – с мелькнувшей в глазах тревогой вздохнула миссис Блум.

– Мой психиатр редкостный мудак, – небрежно бросила разоткровенничавшаяся гостья. – Без его заключения мне могут отказать в зачислении в университет. Он считает меня опасной для общества.

– Думаешь то, что ты состоишь в хммм… близких отношениях с его сыном, заставит доктора изменить свое мнение? – с толикой сомнения оспорила Мэри.

– Вряд ли, – туманно отозвалась девушка. – Но разозлит не на шутку, – добавила с ожесточенной улыбкой. Миссис Блум выглядела все более встревоженной.

– Злой психиатр в моем понимании – это почти демоническое существо и всемогущее, так как знает твои секреты.

– Ничего он обо мне не знает, – раздраженно отозвалась блондинка.

– Это ты так думаешь, Руби, – покачала головой Мэри. – Мозгоправы – это зло, которое стоит обходить стороной. Так говорила Клэр… Может быть, мне стоило прислушаться к ней, но я хотела как лучше, – женщина внезапно сникла, словно все ее энергетические силы разом иссякли. Руби протянула руку и накрыла ладонью морщинистые бледные пальцы гостеприимной соседки. Она не знала, что стоит говорить в таких случаях, и поэтому молчала. – Я хотела помочь, исправить, – горько добавила миссис Блум и, подняв взгляд, с болью и тоской посмотрела на неподвижную Руби Рэмси. Лицо не выражало никаких эмоций. Абсолютно чистый холст. – Думаешь, я увижу ее, когда придет время?