Выживая — выживай! - [3]

Так продолжалось несколько недель и папа, по окончании уроков, уже начал тихо гордиться собой и силой своего духа, который не позволяет его бесам явно проявить свое отношение к дочери графа Тусколо. Однако лукавый готовил ему новое испытание.

Три недели назад он в очередной раз совершил напутствие своему Анастасию и Мароции и проводил их до сада, который единственный из всего хозяйства в Латеране сохранял в себе следы недавнего запустения, бесконтрольно разрастаясь по всему внутреннему двору. Длинный июньский день находился в самой середине своего пути, каменные улицы Рима дышали жаром, а здесь в стенах Латерана сохранялась благодатная прохлада. Внутри двора было пустынно, слуги отдыхали после обеда, несчастная стража жарилась вне стен дворца. Сергий, в очередной раз справившийся со своими страстями, пребывал в чудесном расположении духа и решил вместо традиционного короткого сна перед вечерними службами прогуляться вдоль галерей, обрамлявших сад.

Здесь, хвала Господу, было также нежарко, Сергий даже мысленно поблагодарил древних строителей-язычников за их умение возводить такие комфортные сооружения, умение в десятом веке, увы, почти совсем утраченное. Он и до сего дня часто прогуливался вдоль колонн портика, любуясь буйной растительностью сада и наслаждаясь пением селившихся здесь птиц. Лишь западный портик двора не удостаивался чести принять на себя легкую поступь энергичного понтифика. Сергий, как и все люди его времени, был суеверен и поэтому никак не решался посетить то место, где десять лет назад неизвестными был убит его покровитель Стефан Шестой. Сергий неоднократно подходил к этому месту, сохраняя, тем не менее, почтительную дистанцию, и позволял своей фантазии рисовать вероятные картины этого злодейства.

Вот и сейчас Сергий приблизился к колоннам западного портика и мысленно прочитал молитву за упокоение души погибшего папы. Внезапно его привлек легкий шорох, доносящийся из глубины зарослей сада. Поначалу он принял его за возню птиц, однако шорох повторился, и Сергию вроде бы даже померещился чей-то шепот. Могильный ужас охватил душу Сергия, и он, быстро крестясь, готовился было уже покинуть это место, однако благоразумие подсказало ему, что слуги Люцифера навряд ли готовят свои козни в святом месте, которое сам Сергий восстановил, освятил и которому вернул прежний почет в мире. Навряд ли в зарослях таятся и разбойники, двор со времен переезда сюда папы тщательно охранялся, а со стороны базилики попасть незамеченным в сад было решительно невозможно. В итоге любопытство мало-помалу пересилило страх.

Папа стал осторожно пробираться сквозь кусты акаций, лавра и цитроновых деревьев. Он еще пару раз услышал какое-то движение почти в самом центре сада, а спустя время его близорукие глаза узрели цветные пятна чьих-то одеяний. Он оглядел свое местоположение и нашел себя полностью скрытым от посторонних глаз. Шелест, шепот и как будто сдержанный смех до его ушей доносились уже практически непрерывно и папа, опустившись, — к дьяволу стыд, когда тебя съедает любопытство, — на четвереньки, прополз еще несколько метров и замер, обомлев от неожиданности.

В самом центре сада, на небольшой, со всех сторон окруженной зарослями лужайке, его Анастасий и Мароция, презрев всякий стыд и сомнения, самозабвенно предавались недостойному делу. Любовники, несмотря на жару, не избавились от своих одежд, очевидно, опасаясь быть застигнутыми врасплох. На земле они разостлали тунику Анастасия и теперь всячески подвергали ее унижению. Папа стоял на четвереньках, будучи не в силах оторваться от постыдного зрелища и чувствуя, как губит свою душу. Сердце его колотилось не менее бешено, чем у молодых людей, осквернявших своей страстью сад священного дворца. Он видел распахнутую рубаху Мароции и вместо того, чтобы, стыдливо отвернувшись, громко потребовать прекратить похабное действо, изо всех сил напрягал свое зрение, чтобы оценить красоту груди юной развратницы.

Любовники, наконец, расцепили свои объятия и легли на тунику, тяжело дыша и признательно глядя в глаза друг другу. Сергий, несмотря на то, что похоть овладела практически каждым атомом его души и тела, понял, что пора уходить. На мгновение его посетила здравая мысль явиться сей же час перед подростками и гневно изобличить их деяния, однако, более суетно настроенная часть души подсказала, что любовники, возможно, уже не в первый раз используют этот сад для своих утех, а стало быть, все повторится через неделю, если им, конечно, не помешать. Папа осторожно отполз подальше от лужайки, поднялся на ноги и тихой мышью выскользнул из сада. Далее он зашагал по направлению к базилике, и ее величественные холодные стены равнодушно приняли истомленные тело и душу почтенного епископа, требовавшие немедленного остужения.

Через неделю все повторилось вновь. Сергий все эти дни пытался отговорить себя от посещения сада, успокаивая себя тем, что его сын со своей любовницей навряд ли рискнут повторить свое святотатство. Он также гневно корил себя за то, что отказался после увиденного поговорить, как того подобает, со своим сыном и отвратить его от погубления своей души. Все тщетно, неделя миновала, настала пятница — и в начале уроков папа Сергий помимо воли вздрогнул, увидев соблазнительницу своего Анастасия, входящую плавной походкой в библиотеку Латерана. В течение урока он так и не осмелился ни разу поправить руку Мароции, ощущая, приближаясь к ней, что его руки и весь он сам в ту же минуту покрываются липким, противным потом. Он не помнил, как он вел урок, речь его была сбивчива, и сам Анастасий, помогавший ему с обучением подростков, в какой-то момент перехватил инициативу у своего отца, а Сергий опустился, тяжело дыша, на скамью и блуждающими глазами смотрел на кого угодно, только не на нее.