Выяснение личности - [2]
«Пока поезжайте все равно куда», — сказал он.
«Эти большие шишки, — подумал таксист, — сами не знают, куда им надо» — и поехал вокруг парка.
Вечером он ужинал в битком набитом ресторане, специально. Еще днем он заказал номер в «Браунзе»[3] и, направляясь на ужин, купил газету. Если он совершил что-то, заслуживающее порицания, это следовало знать; если он был знаменит, это было бы забавно. Но портье встретил его и его чемоданы — спешно купленные на Пикадилли[4] — с обычной вежливостью и без всяких признаков узнавания. Это подтвердила и газета.
В ресторане он блаженствовал. Оказалось, ему безумно нравится ужинать в одиночку, и он подумал, что это, наверное, удовольствие, в котором ему было отказано в прошлом. За соседним столиком ссорилась пара: тоненькая, натянутая как тетива, хорошенькая девушка и небольшой, плотный, безнадежно отчаявшийся человек. Физически они были созданы друг для друга, и приятно было думать, что он теперь избавлен от этой пытки; он как будто что-то знал, в своей забытой памяти, о союзах, которые по всем законам физиологии и химии должны были быть идеальными, а по слабости человеческой становились тюрьмой. Он стал гадать, любил ли он ту женщину за обедом, но ведь тогда какое-то притяжение, телесное или духовное, по памяти, не дало бы ему убежать через мужскую уборную? Он нежил и лелеял свою тайную свободу.
На следующий день он бродил по улицам, умиротворенно наблюдая торопившиеся толпы. У каждого в толпе на лице была печать спешки, или желаний, или пустоты. Все они откуда-то пришли, куда неотвратимо должны были вернуться, либо спешить дальше. Вначале он избегал полицейских, но потом решил держаться нагло, и с интересом отметил, что за ним никто не гонится; очевидно, его оставят в покое. А вдруг связь со вчерашней женщиной была все-таки не респектабельной? Занятно было думать, что она его любовница и в этот самый момент сидит у телефона и ждет, когда он позвонит.
В библиотеке он поглядел себя в «Кто есть кто»[5] и в «Объявлениях»[6]; похоже, он не был ни пэром Англии, ни актером, ни представителем полезной профессии. Он попробовал небольшой эксперимент в банке — у него в кармане брюк была чековая книжка.
«Жена и дети в порядке, — начал он, — а как ваши?» — обращаясь к банковскому клерку, принявшему его чек без всяких вопросов. С подписью было сложновато, но напряженная правая рука с этим справилась; в конце концов риска никакого не было — у него по-прежнему было его собственное лицо — но клерк на него даже не взглянул.
«Не имея жены, сэр, — ответил клерк, — я не имею удовольствия иметь семью».
Адрес в Сити, обнаруженный в бумажнике, оказался высоким зданием, втиснувшимся между громадными новыми строениями, проросшими на месте руин. Он полагал, что это его контора, так как на карточке вместе с адресом было выгравировано имя, которое он считал своим. Он сделал себя неузнаваемым при помощи громадных солнечных очков и тропического шлема — вещей, по его ощущению, настолько не в его стиле, что они полностью скрывали его от глаз. Присев на прохладный камень на развороченном кладбище, он стал наблюдать за конторой. За окном какой-то человек расхаживал взад и вперед, очевидно диктуя, и время от времени его взгляд падал прямо на фигуру на могильном камне. Забавно было представлять себе, какая бы поднялась суматоха, если бы его узнали.
Был конец дня, и после получасового ожидания стали возникать служащие в черных костюмах, в котелках, затеняющих лица, цепко держась за зонтики под безоблачным небом. Появлявшаяся время от времени девушка в ярком летнем платье приносила с собой вспышку красок, и если мужчины двигались в быстром, но точном темпе, то женщины бежали, как яркие зверьки, выпущенные из клетки. Некоторые из мужчин несли подмышкой раздутые портфели. Он начал гадать, не был ли он одним из них, и заподозрил, что был. Небольшой эскадрон этих черных, напоминающих муравьи фигур, — тени среди теней, — отделился от остальных и аккуратно, гуськом, влился в пивную на углу.
Он подкрался поближе к конторе и вгляделся внутрь. Ко входу была прикреплена неназойливая вывеска: «Дуайер и Драммонд». Значит, он был партнером; и тут он услышал спускавшиеся по лестнице шаги и прислонился к стене, надвинув на глаза шляпу. Это наверняка был Дуайер: его портфель раздувался как-то особенно веско, костюм был еще чернее, зонтик свернут еще идеальнее. Он выглядел озабоченным, что в данных обстоятельствах было неудивительно, но борозды тревоги, прорезанные у него на лице, казались перманентными. Он напоминал владельца похоронного бюро. Тут, как ни удивительно, Дуайер улыбнулся своим мыслям, практически хихикнул, и слегка похлопал портфель. Он заколебался на мгновение у дверей пивной, затем, покачав головой, двинулся прочь и исчез в слепящем закате.
На следующий день в гостинице царила необычная суета.
«Никуда не едете в праздники, сэр?» — спросил дежурный. Ну конечно, это же суббота накануне августовского банковского выходного; он поглядел утром на число в газете, но ему ничего не пришло в голову. Снаружи город быстро пустел; машины, нагруженные вещами, осторожно пробирались к морю или в деревню. Пока он не сознавал, что сейчас август, высшая точка лета, жара казалась приятной; теперь же она была невыносима.
