Выстрел в спину - [15]

– Написал? Вот и хорошо. С этого дня ты становишься секретным агентом. Пока поступай, как поступил с Берковичем, то есть – слушай, кто, о чем говорит, я имею в виду, – против Советской власти и Красной Армии. Усвоил? Тогда иди. Ты больше сюда не приходи, я сам найду тебя.

С этого дня Лихачев начал информировать Особый отдел полка о настроениях военнослужащих, об их высказываниях. Иногда он придумывал сам, но чаще всего писал правду. Война нагрянула неожиданно и он, оказавшись во взводе сопровождения ценного груза, моментально принял решение, что при первом удобном случае он перейдет к немцам. Бой в рабочем поселке как раз оказался этим случаем. Бросив винтовку, он отполз в сторону немцев и спрятался в разбитом бомбежкой доме.

***

Бориса Лихачева втолкнули в кабинет гауптштурмфюрера СС Вагнера. Лицо его было все в запекшейся крови и напоминало скорей какую-то страшную и непонятную маску сказочного чудовища. Он с трудом держался на ногах, и поэтому его приходилось поддерживать двум эсесовцам, чтобы он не рухнул на пол.

Офицер встал из-за стола и подошел к военнопленному. Он пальцем поднял подбородок бойца и заглянул ему в глаза.

– Кто ты? – спросил он у Лихачева, хотя уже знал, что этот красноармеец вчера добровольно сдался в плен.

– Красноармеец Борис Лихачев, – с трудом произнес военнопленный. – Я добровольно сдался в плен, господин офицер. Я не хочу воевать за Советскую власть.

Немец усмехнулся. В свете керосиновой лампы сверкнули две молнии в его правой петлице.

– Что тебе сделала эта власть, что ты ее ненавидишь?

– Они лишили нас всего, что было в нашей семье.

Гауптштурмфюрер улыбнулся. Он хорошо знал, что десятки тысяч военнопленных сдались по тем же причинам, не желая защищать власть Сталина.

– Что перевозили ваши грузовики? Ты же был в охране этого груза?

– Не знаю, господин офицер. Груз был в деревянных ящиках из-под снарядов. Мы погрузили ящики за полчаса до начала движения. Могу сказать лишь одно – ящики были очень тяжелыми, словно в них были какие-то камни.

– Где получали груз? – спросил его Вагнер. – Почему ты молчишь?

– Грузили из подвала республиканского Банка в Минске. Вместе с ящиками мы погрузили более десятка больших брезентовых мешков.

– Сколько было ящиков?

– Не знаю. Могу сказать лишь одно, что ящиков было много и все они были очень тяжелыми. Мы с трудом поднимали их в кузов. А в мешках, похоже, были какие-то бумаги, упакованные в пачки. Все ящики и мешки были опечатаны банковскими сургучовыми печатями.

«Золото, – сразу подумал гауптштурмфюрер. – Таким тяжелым бывает лишь золото».

– Сколько машин в колонне?

– Восемнадцать, господин офицер. Машины сопровождали три танка и броневик. Один танк ваши солдаты подбили в поселке.

Гауптштурмфюрер СС резко повернулся и направился к столу. Он взял в руки рапорт командира взвода разведки танкового корпуса и пробежал по нему глазами.

– Почему на ваших машинах надпись «Почта»?

– Не знаю, господин офицер. Я – рядовой красноармеец, откуда мне это знать….

Вагнер сел в кресло и откинулся на спинку. Немного подумав, он приказал отвести военнопленного в сарай. Оставшись один, он развернул карту и красным карандашом отметил место боя.

«Это совсем рядом с Минском, – подумал он. – Где-то километров сорок, не больше. Машины с таким тяжелым грузом не могут ехать быстро. Следовательно, необходимо создать маневровую мобильную группу, которая должна будет буквально висеть на хвосте этой колонны».

Он встал из-за стола и, открыв створку резного буфета, достал из него бутылку коньяка. Налив жидкость в хрустальную рюмку он поднял ее и посмотрел на свет. Светло-коричневая жидкость играла в гранях хрусталя, искрилась в лучах лампы. Он медленно выпил коньяк, отметив про себя его изысканный вкус, и закусил долькой лимона.

«Франция…, – отметил он. – Лучше французского коньяка ничего на свете нет».

Взгляд Вагнера снова упал на карту.

«Нет, они не станут рисковать и двигаться в составе колонн, отходящих на восток войск. Это опасно, так как они постоянно попадают под удары нашей авиации. Следовательно, они будут передвигаться самостоятельно, вдали от колонн отходящих войск, – подумал гауптштурмфюрер. – Надо отдать приказ, запрещающий войскам атаковать эту колонну. Нужно загнать ее в западню и захватить…».

Он снова налил в рюмку коньяк и выпил.

***

Дорога шла через лес. Было все знакомо: березы, словно русские красавицы, мелькали среди темных и серьезных елей, покачивая своими зелеными шапками. Сгрудились в группы вековые сосны, однако что-то произошло в природе, и все эти красоты зеленого мира были немного другими, какими-то настороженными и испуганными. Кое-где, на деревьях виднелись следы от осколков и пуль. В прозрачном и бездонном небе вереницами шли на восток армады немецких самолетов, разрывая тишину ревом авиационных моторов.

– Воздух! – закричал Никитин, выбравшись на подножку грузовика. – Воздух!

Машины быстро разъехались в разные стороны, стараясь укрыться от немецких самолетов под кронами вековых деревьев. От звена летящих на восток самолетов, отделились два Ю-87. Они завалились на правое крыло и стремительно понеслись вниз к дороге, по которой минуту назад двигалась колонна советских грузовиков. Включив раздирающую слух сирену, они, словно ястребы, неслись к земле. Звук авиационных моторов и сирены был таким громким, что невольно вселял в души людей какой-то первобытный страх. Наконец от самолетов отделились по две черные точки, которые с пронзительным воем, устремились вниз. Красноармейцы успели выскочить из машин и залечь в кювете. Первые бомбы легли в метрах тридцати от машин. Град камней и осколков вспорол автомобильный тент машины Никитина и выбил лобовое стекло.