Выстрел в Опере - [3]

Впрочем, если не считать этой неважной детали, лицо Екатерины Дображанской было красивым настолько, что у увидевшего ее впервые пропадали желанья и мысли.

Разлет ее бровей, разрез глаз, прихотливый вырез губ — впечатывались в память, как клеймо в кожу раба.

Однако беловолосая Даша Чуб, по кличке Землепотрясная, исповедовала принцип:

«Мы — не рабы, рабы — не мы!»

— Не можешь! — безапелляционно заявила она. — Я уже поведьмовала для собственной надобности. Все помнят, чем мое ведьмовство окончилось. Три аварии и один труп!

Круглобокая, крепко сбитая и упругая, как мяч, Даша вызывала непреодолимое желание ущипнуть ее за вкусный бочок.

Ге улыбка заражала, манеры — пугали, а наряд приводил в недоумение. Помимо рыжей кошки, Землепотрясную украшало множество завлекалочек и минимум одежды. Точнее, из одежды на Даше была лишь старая простыня, повязанная на шее крест-накрест.

Зато на руках ее звенело не меньше двадцати золотых браслетов, на шее лежали четыре мониста из золотых дукатов, в ушах висели огромные серьги, рожденные в эпоху Киевской Руси. Белые волосы, заплетенные в сотню пухлых папуасских косичек, блестели золотыми заколками.

— Второй труп был бы твой, если бы Маша тебя не воскресила, — сморщилась Чуб в сторону красивой Кати и перевела взгляд на третью.

На фоне яркой блондинки и изумительно красивой брюнетки Маша Ковалева, рыжая и смурная, казалась совсем неприметной.

С высоким готическим лбом, с золотыми бровями, почти сливающимися по цвету с пергаментной кожей, с глазами, переполненными вопросами, на которые не стоит знать ответы, она вызывала чувство смущенного непонимания.

Рыжая сидела на краю дивана, сутулясь и опустив глаза, точно ее терзало изнутри неразрешимое и гнетущее нечто.

— Да, можем, — отрешенно сказала она. И коротко пояснила: — Я считаю, мы можем ведьмовать.

— Ты че?! — возмутилась Землепотрясная Даша. (Громко че-кать по любому поводу было одной из неискоренимых Дашиных привычек!) — Ты че, Маш, совсем вдруг того? Во всех фильмах ведьмам запрещено пользоваться колдовством для личной выгоды.

— Мы — не ведьмы. Мы — Киевицы, — сказала Маша. Она смотрела на свои сцепленные в «замок» руки, стиснутые между коленями. — Наша власть — дар, такой же, как и любой другой. И запрещать нам пользоваться своим даром для личных нужд так же абсурдно, как запрещать писателю вести личный дневник, а балерине танцевать на дискотеке для собственного удовольствия. Мы можем делать все, что хотим. Просто мы не должны делать зло, как в магии, так и без нее, не должны отбирать у кого-то что-то, не должны ведьмовать втайне друг от друга. Но я не могу понять, почему, если я боюсь высоты, я не могу применить заклятие «Рать» против страха? Или облегчить с помощью заговора «Сет» роды… жене своего брата.

— А у твоего брата жена ребенка ждет? — заинтересовалась новой темой Землепотрясная.

— За-ме-чательно! — приняла прозвучавший тезис Катя, выказывая восхищение как Машиным выводом, так и тем, как он был сделан.

— Ну, если в таком плане, я тоже не против, — сказала Чуб.

Из чего мой читатель способен без труда сделать вывод: рыжая, грустная и невзрачная Маша и была тем единственным, что связывало между собой несовместимых Дашу и Катю.

Помимо…

— Теперь второй вопрос, — объявила Катерина Дображанская. — Как нам жить дальше? Как управлять Киевом?

— А ты у нас че, председатель? — немедленно взъелась Даша. — Опять решила командовать? И очки снова надела! В них же простые стекла, сама признавалась.

— Пусть она побудет председателем, тебе что, жалко? — вздохнула Маша, не отрывая глаз от своих мающихся рук. — Она ж пытается как-то наладить нашу жизнь, после того как ее нам разрушили.

— Хорошо. Пусть. Только недолго, — мгновенно согласилась Чуб и, откинувшись на спинку дивана, погладила рыжую «горжетку».

«Горжетка» вибрирующе замурчала и, для полноты счастья, потянулась ленивой лапой к Машиным кудряшкам.

Маша слепо мотнула головой.

Красивая Катя помолчала, давая понять, что перебили ее незаслуженно, и принялась излагать:

— Пять дней назад мы случайно стали ведьмами.

— Киевицами, — упрямо поправила Маша.

— Киевицами, — покорно приняла правку Катя.

— И спасли мир! — похвасталась Чуб.

— Только Киев, — поправила Маша.

— Ну и что? — отбилась от умаления их подвига Даша. — Можно подумать, спасти Киев — не землепотрясно!

(Вставлять словечко «Землепотрясно» к месту и не к месту было второй из Дашиных привычек.)

— Можно не перебивать?! — Дображанская оскалила зубы и, сложив руки на груди, прибила Землепотрясную Дашу повелительным взглядом. — Мы — Киевицы. Мы властвуем над Киевом.

— Так же, как и он над нами. — Судя по всему, Маша не терпела нечеткости формулировок.

— Так же, как и он. — Судя по всему, в отличие от Дашиных реплик, Машины правки Катя воспринимала бесконечно толерантно. — У нас есть личный офис, — Дображанская окинула взором круглую комнату Башни, затянутую в дубовый корсет книжных шкафов, — куда не может попасть ни один человек.

— Если у него нет ключа и он не знает пароля, — сказала Маша.

— Есть три говорящие кошки.

— Только две, — весело хрюкнула Чуб. — Бегемот с нами не разговаривает!