Выстрел на Лахтинской - [38]

— Наконец, в деле нет и протокола допроса врача скорой помощи, приехавшего тогда по вызову, — вздохнув, произнес Зинкин. — Вообще-то мне ясно, что профессор покончил с собой в состоянии аффекта. Основную роль в его смерти сыграли, как видно из материалов дела, последние неудачи в научных исследованиях и невозможность осуществить свои научные идеи. Сказались и обострившиеся отношения с женой.

...Станция скорой помощи занимала несколько небольших комнат в городской больнице. Когда Маргонин пришел туда, девушка, сидевшая у телефона, принимала вызов.

— Объясните, как к вам доехать... хорошо... машина будет минут через пятнадцать. Что вам, товарищ? Сюда посторонним вход воспрещен, разве вы читать не умеете? — сердито спросила она следователя.

— Я хотел бы узнать, кто из врачей выезжал пятого августа на Лахтинскую? — сказал Маргонин, предъявляя свое удостоверение.

— Минуточку, — девушка подошла к шкафу и, Достав из него толстую книгу, начала аккуратно ее перелистывать. — Доктор Пастухов. Кстати, он и сегодня работает.

— Никандр Сергеевич Пастухов, — представился высокий полный мужчина лет сорока со следами бессонной ночи на лице. — Мой коллега, который должен меня сменить, заболел, и мне приходится дежурить до вечера, — пожаловался он. — Случай с профессором Панкратьевым мне хорошо запомнился. В этот день около восьми часов утра на станцию скорой помощи поступил вызов: застрелился доктор Панкратьев. Я как дежурный врач тотчас же поехал по указанному адресу. Рядом с домом Панкратьева работали мастеровые. Один из рабочих указал на сидевшую на бревнах плачущую женщину: «Это жена профессора».

Пройдя вместе с ней в дом, я увидел разостланную на полу постель. На ней в луже крови лежал профессор. Я наклонился над ним. Пульс не прощупывался, сердце не билось, он был мертв.

«Это самоубийство или несчастный случай?» — спросил я. «Еще вчера вечером муж сказал, что утром его не будет в живых, — сквозь слезы произнесла женщина, — но я думала, что это несерьезно. И вот теперь он умер». И она снова заплакала.

Марина Андреевна показала мне и револьвер. Оружие лежало на столике в прихожей. «Это я подняла с пола револьвер после выстрела и положила его на стол», — тихо сказала она. «Знаете ли вы, что об этом случае следует заявить в милицию?» — спросил я, она показалась мне такой беззащитной и несчастной.

«Знаю», — сквозь слезы ответила она.

Как иногда в жизни бывает, накануне этого трагического случая мне пришлось встретиться с Панкратьевым. Он куда-то спешил, но поскользнулся, упал и вывихнул руку. Прохожие привели его на станцию скорой помощи, находившуюся неподалеку. У профессора оказался вывих правого плечевого сустава. Мы сделали ему обезболивающий укол и вправили вывих. Профессор полежал у нас полчаса и почувствовал себя лучше. После этого мы отправили его домой на машине скорой помощи в сопровождении фельдшера. Помню, он не хотел одевать перевязь на больную руку — все боялся, что жена будет волноваться.

Рассказ врача скорой помощи полностью подтвердил показания Марины Панкратьевой. Стало ясно, почему профессор стрелялся левой рукой. Маргонин установил также причину порохового налета на пальце правой руки Николая Петровича. Оказалось, что профессор был страстным охотником, а его винтовка «Винчестер» оказалась не совсем исправной и пропускала пороховые газы при выстреле.

После этого Маргонин написал постановление о прекращении уголовного дела по обвинению Панкратьевой М. А. в убийстве своего мужа и еще раз пригласил Марину Андреевну, но уже не для допроса.

— Я беседую с вами с последний раз, — сказал Маргонин, — вот прочтите и распишитесь, что ознакомились с постановлением: следствие не находит оснований для обвинения вас в убийстве.

— Спасибо, — еле слышно произнесла Марина. Должно было пройти еще немало времени, прежде чем она поняла до конца, какой огромный смысл должна была вложить в эти привычные слова благодарности. Тогда она была еще так потрясена всем происшедшим, что произнесла их скорее по привычке воспитанного человека. Но во все последующие годы своей жизни с неизменной признательностью вспоминала Марина Андреевна людей, которые не щадили своих сил и времени ради установления истины, а значит и для того, чтобы было сохранено ее доброе имя, чтобы не предстала она перед судом как обвиняемая в самом тяжелом из преступлений — в убийстве человека.