Выстрел - [37]

— Ты не одинока. Я не рассказывал тебе правду. Карл не только бьет меня, когда отправляет в подвал, — он подавляет еще один всхлип, и когда я слышу это, мое горло болезненно сжимается. — Он заставляет меня делать разные извращенные вещи с ним, — его голос затихает; он плачет, и я не могу выдержать это. Я перекатываюсь обратно, его глаза закрыты, но его руки находят мое лицо и берут в ладони мои щеки. Открывая глаза, он произносит: — Пожалуйста, не ненавидь меня. Не позволяй ему разрушить то, что у нас есть. Не давай ему такую власть: развести нас в разные стороны, — он делает рваный вдох. — Ты постоянно говоришь, что я все, что у тебя есть, но ведь это и для меня так же. У меня нет никого, кроме тебя. Ты — моя единственная семья, Элизабет. Пожалуйста, не позволяй ему забрать тебя у меня.

Обнимая его руками за спину, я зарываюсь своим лицом в его шею, и мы плачем вместе. В этом мире, который, как я выучила, был равнодушным и мрачным местом, я боялась остаться одна. Я нуждалась в Пике, и понимание, что он тоже нуждается во мне, подтолкнуло меня наконец заговорить. Я никогда не думала, что скажу все это, но внезапно я стала как открытая книга, когда начала всхлипывать около его влажной шеи.

— Я не ненавижу тебя. Я люблю тебя. Но ты сделал мне больно. По-настоящему больно.

— Мне жаль.

— И теперь я так опечалена и напугана, и смущена, и так одинока.

— Я тоже, — подмечает он.

— Я боюсь, что потеряю тебя.

— Я никогда не оставлю тебя, клянусь.

Пик никогда не оставлял меня. Даже, несмотря на то, что мы не учимся в одной школе, он укоренился моей жизни как угроза остальным. Меня по-прежнему дразнили, но уже не так сильно. Лето подошло к концу, и в этом году я перейду в среднюю школу, а Пик в старшую. Мне жаль, что я не могла быть с ним. Единственное время, когда я чувствую легкое облегчение моих страданий — это когда я с ним. Каким-то образом он помогает мне дышать в этом жутком мире.

Если бы кто-нибудь узнал, что мы с Пиком занимаемся сексом, то ужаснулся бы, но не мы, секс стал просто еще одним аспектом наших жизней. Раньше это пугало меня, раньше я плакала, но научилась отстраняться от действительности в том подвале. Мы трахаемся достаточно, чтобы Карл кончил, а затем идем по своим комнатам. Бобби знает, что происходит в подвале, но она предпочитает игнорировать все это, пока делает свои стремные украшения и собирает идиотских уток.

Я готова вернуться в школу, поскольку это означает, что я не буду постоянно жить в той богом забытой коморке. Теперь, когда я вернусь на занятия, то буду проводить только выходные в темноте. Я бы вынесла что угодно, только бы быть рядом с Пиком, поэтому я ни слова не говорю о том, что происходит в том доме из страха, что меня заберут от Пика. Если у меня не будет его, то не будет никого, и нет никакой гарантии, что меня не поместят в другой такой дом, только там я уже буду одинока. Поэтому я держусь, и мое молчание потихоньку съедает доброту, которая оставалась во мне.

Весь день я лежу в кровати с ужасной болью в животе. Я ворочаюсь и корчусь, пытаясь ослабить боль, слушаю музыку, но это бесполезно. Я вздрагиваю и резко сажусь, когда чувствую что-то теплое между ног. Несусь в ванную и съеживаюсь, когда вижу кровь на трусиках. Я сажусь на унитаз, писаю и затем вытираюсь, беру туалетную бумагу и кладу ее на чистую пару трусиков, которые надеваю. Смущенная, я понимаю, что мне нужны деньги, чтобы сходить в аптеку, но существует только один человек, у которого я могу попросить, но я не хочу. Кладу руку на дверную ручку в его комнату, закрываю глаза и сглатываю тяжелый комок, вращаю ручку и жду щелчка.

Заглядываю внутрь, замечаю, что он лежит на кровати и читает спортивный журнал.

Робко я зову его:

— Умм... Пик?

Он смотрит на меня и опускает журнал на свою грудь.

— Что?

Опустив голову, я, запинаясь, бормочу:

— Я... умм, мне нужно несколько долларов.

— Я давал тебе деньги на днях, — выражает недовольство он.

— Знаю, но я... — я бросаю на него кроткий взгляд и затем отвожу глаза, когда решаю рассказать ему все, несмотря на то, что мое лицо покраснело и дико горит, я бормочу: — Я думаю... думаю, у меня начались месячные.

— О, — отвечает он, захваченный врасплох тем, что я выдала ему. — Ум, ага. Я имею в виду, конечно, — он спрыгивает с кровати и идет к комоду.

Боже, это так неловко.

— Сколько?

— Я не... не знаю.

Когда замечаю, что его ноги появляются в поле моего зрения, я нерешительно поднимаю на него взгляд. Он подает мне десять баксов и спрашивает:

— Хочешь, чтобы я сходил с тобой?

Я качаю головой и ковыляю обратно в ванную.

Когда я возвращаюсь из аптеки, запихиваю пакет с прокладками-макси в комод, а затем захожу в ванную и кладу сдачу на раковину Пика. Я правда не думаю, что могу сейчас встретиться с ним. Живот по-прежнему болит, поэтому я решила просто свернуться калачиком на кровати. Я закрываю глаза и поворачиваюсь на другой бок, когда слышу, что Пик вышел из ванной комнаты.

— Ты в порядке? — спрашивает он.

— Мммм хмммм.

— Из-за этого болел живот?

Я реально мечтаю, чтобы он прекратил задавать столько вопросов. Он понятия не имеет, как сильно я хочу прямо сейчас исчезнуть, но я в любом случае отвечаю: