Высшей категории трудности - [45]

Я вернул наушник Жоре, и он сказал: "Записывай координаты…" Балезин был в районе того самого Мяпин-Ия, где Лисовский нашел избушку. Значит, ищут все-таки ту самую избушку?

Потом на этой же волне заработала вторая рация. В эфир вышел Воробьев. Он сообщил, что в отряде все здоровы, но продвигаются с трудом, так как снег глубок. По координатам выходило, что летчики высадили их километрах в сорока от Соронги, на каком-то притоке. Воробьев просил сообщить в штаб, что они уже сломали две пары лыж и один из спасателей идет на обломках.

Третий отряд в эфир не вышел. Видимо, у них было что-то не в порядке с рацией, так как позже выяснилось, что нас они слышали отлично.

Запросили Балезина о третьем отряде. Он назвал район где-то между нами и Раупом. Это самый северный отряд из всех четырех. Впрочем, сейчас их, считая группы Воронова и Черданцева, в районе Раупа уже шесть. К какой-то невидимой и неизвестной пока точке на Соронге двигались тридцать два человека с четырех сторон. Район поисков уменьшился до сорока-пятидесяти квадратных километров. На карте-миллионке всего-ничего, но чтобы обшарить даже это "всего-ничего", потребуется в лучшем случае три-четыре дня.

Тишина. Все звуки глушит снегопад. Даже треск костра не доносится в палатку. После ухода двух групп к вершине "950" лагерь сразу опустел.

Я вышел из палатки. Откуда-то из глубины леса доносились неясные звуки пил и топоров. Там валили лес, готовили новую вертолетную площадку. Снег падал все так же ровно, мягко и беззвучно. Снег навевал сон, снег подавлял своим безграничным равнодушием. Сразу вдруг заныла обмороженная щека и навалилась усталость.

Я вернулся в палатку, стряхнул толстый слой снега с одежды и сел у печки. Угнетающе действует вот такая бездеятельность: слоняешься, чего-то ждешь, и начинает тебя разъедать тоска.

В лагере остались я и Новиков. Он сидел в палатке у входа, где посветлее, разложив перед собой документы и тетради, найденные в палатке сосновцев. Когда я ему сказал, что к вершине "950" ушел не только Черданцев, но и Воронов, Новиков сделал сожалеющий жест.

Новиков ждал вертолета. В ответ на его сообщение, что следствие он закончил, штаб тотчас сообщил, что он должен вылететь первым же вертолетом. С этим вертолетом должен вылететь и я,

— Вы внимательно читали последние записи Васениной? — вдруг поднял голову Новиков.

— Как будто, — ответил я не очень уверенно. Читать-то я читал, но половину не разобрал — так мелко и так небрежно была исписана последняя страница.

— Как вы думаете, где она могла написать вот это?

Я подошел поближе и наклонился: "Десять раз скажу "должна" и выйду…"

— А вот еще одно место, — сказал прокурор, подчеркивая ногтем: "В том углу, где спит Глеб…". — Выходит, что эти строки написаны не днем четвертого февраля, а ночью, — усмехнулся он. — В ночь с пятого на шестое…

Я должен отдать дань мужеству Новикова. После того, как им же самим было совершенно неопровержимо установлено, почему туристы покинули палатку, он ни разу не вспоминал о своей "аморальной" версии — ни там, в горах, ни потом, в Кожаре, и сделал все возможное, чтобы предать ее забвению. И, тем не менее, "аморальная версия" чуть было не сыграла решающей роли во всей этой истории. Но об этом я узнал уже позже, когда встретился с Сашей Южиным в Кожаре.

23

Саша спал в том самом номере и на той самой кровати, где до отлета в горы жил я сам. Администратор сказал: "Занимайте свое место", — и я его растормошил. Он испуганно подскочил, извинился, и тут я догадался, кто был передо мной. Я тоже извинился. А потом мы разговорились.

— Вы знаете, в старом поселке геологов я сорвался в шурф, повредил ногу и вынужден был вернуться домой, — рассказывал Саша, запинаясь и заикаясь. — До станции меня довез дед. Я не помню, откуда он взялся, как его звали. Помню только, что на нем была заячья шапка. Дед был веселый и на прощание похихикал: "Южин, а ногу сломал на севере".

Целую неделю я сидел дома и злился на себя. Я понимал, что упустил очень интересный поход. Рауп на туристских картах был неисследованным, абсолютно "белым" пятном, о нем ходило много самых невероятных слухов, и было очевидно, что ребята первыми в истории туризма прокладывают тропу к этому Раупу.

К походу мы готовились долго, тщательно изучали литературу, какую удалось обнаружить по этому району, получили задания от геологов…

10 февраля я, как и спортклуб, ждал от ребят телеграммы. Телеграммы не было, но я беспокоиться не стал, так как Глеб, расставаясь, сказал, что контрольный срок переносится на два дня. Вот, понимаете, как бывает.

Саша улыбнулся виновато.

— Продолжайте, я вас слушаю.

— Сейчас я и сам диву даюсь, сколько мы натворили ошибок. Не сдали копию маршрутной книжки, я не сообщил о возвращении… Да вы уже обо всем этом знаете.

О том, что я свалился в шурф, в спортклубе узнали только 13 февраля, когда я, наконец, доковылял до телефонной будки и передал просьбу Глеба о переносе контрольного срока. Я попал на председателя турсекции Гену Воробьева. Он обругал меня и через полчаса был у меня дома. От него я узнал, что на ноги поднята масса людей, на поиски брошена авиация… Понимаете, я рассмеялся: "Глеба ищете?"