Высшее общество - [6]

Позже Холдингу пришлось изучить все детали этой драматической истории, изучить и вызубрить наизусть все малейшие подробности, которые были ему открыты. Не успело пройти и двух недель после неудачного самоубийства, как он очутился в объятиях другого доктора – психоаналитика. И если розовая вода в ванне была знаком отчаяния, то багровые щеки доктора, как флаги на башнях, возвещали о полном душевном благополучии.

Этот милейший человек сразу же дал понять Холдингу, что, по его мнению, поступок мальчика имел основательные причины. «Всякий человек чувствует свою ненужность, – говорит он на правильном, но с варварским акцентом, языке, – когда еще любовь остается безответной». (Бесотфетной – Ходдинг все еще помнил несколько примеров его нелепого произношения.) А не ответил на его любовь сын великого магараджи, обаятельный, блестящий да еще чемпион школы по теннису.

Окутанный теплотой и пониманием, Ходдинг расчувствовался и заплакал (ему было только четырнадцать). И с той минуты началось его плавание в поисках открытий, которое (под началом разных капитанов) продолжалось всю его жизнь.

И сегодня, здесь, на террасе – террасе дома его матери в Куэрнаваке в Мексике – Ходдинг продолжал свой поиск. И хотя его плавание происходило внутри его самого, он был настоящим странствующим принцем. Он открыл Новую Индию своей души. Он соблюдал общепринятые правила, говорил, ел, пил, спал и занимался любовью, смеялся и злился – но все это относилось к внешнему миру. Настоящая жизнь, бесконечно знакомая, и бесконечно таинственная, протекала внутри него. И его мать, архидракон внутреннего мира, приближалась к нему. Бедняжка, она и не подозревала, что сын немедленно напал на нее, отрубил ей голову и привязал свой трофей к седлу. Она так и не узнала, что приключилось с ней.

– Imicorazón![4] – пропела Консуэла. Она откинула назад и немного набок свою голову, протянула руки к сыну, выставляя – нет, указывая, то место на своей тонкой шее, которое было предназначено для поцелуя. Ходдинг ничуть не смущенный тем, что он только что обезглавил эту шею, поцеловал ее и явственно ощутил запах лосьона для бритья, смешанный с духами Консуэлы. Он улыбнулся при этом открытии.

– Ты избегаешь меня. Я старая иссохшая ветвь, ты не выносишь моего вида, ánima mia.[5]

– Ты путаешься в языках, ведь это итальянский, не так ли? Кроме того, ты не поздоровалась с Полом.

– А, это все из-за того, что я безнадежно застенчива, да и имени его не могу вспомнить. Привет, вы, грязная мартышка Ходдинга!

– Я имею честь состоять на службе у вашего сына, мадам, – сказал Пол низким хриплым голосом и поклонился, раскачивая руками, как обезьяна.

– Конечно, вы очаровательны, но не надо меня слишком очаровывать. Ведь вы не будете? – В ее голосе явственно слышалось, что лучше бы и вправду не настаивать и не очаровывать. Консуэла не любила его, и он знал это. Но он знал также, что она была достаточно порочна, чтобы лечь с ним в постель именно по этой причине.

– Послушай, мама…

– Не говори так. Ты меня шокируешь, Ходди.

– Вот и хорошо. – Он улыбнулся. – Прекрати втыкать шпильки в моего коллегу. Он не работает на меня, а сотрудничает со мной. Мы с ним – одна команда, он и я, понимаешь?

– А я-то думала, что команда – ты и Сибил. А может быть, вы все трое – одна команда?

– Я объясню тебе все это позже, детка, когда уложу тебя в кроватку, – шутливо сказал Ходдинг. – Но почему бы тебе не пойти и не напоить это стадо? Я уверен, что ты подготовила интересное зрелище. Такое впечатление, что местность так и кишит тореадорами.

– Не кишит, милый. Их всего-то трое и еще один в абсолютной пустоте. Он потерял смысл существования. Я думаю, этого достаточно, чтобы пасть духом, не правда ли?

– Конечно, достаточно, и я разделю твою скорбь от этой утраты, но потом, мамочка. – И Холдинг, улыбаясь своей теплой улыбкой, взял мать за плечи, развернул ее, и легким шлепком под зад направил к другим гостям – «стаду». Она не повернула назад, и Ходдинг был совершенно уверен, что через шаг-другой она забудет про него.

– Она под кайфом, – сказал он, повернувшись к Полу. – Она жрет эти чертовы индейские мухоморы. Так, немного, не до транса или видений, или как это там называется. Клюет их время от времени. Кроме того, у нее злое сердце.

– Она любит вас, – сказал Пол. – Она не хочет видеть, как вас убивают. Я тоже не хочу это видеть. Это плохо отражается на делах. Я не только потеряю работу, но и приобрету плохую репутацию. Поедемте домой, а?

Как будто для того, чтобы собрать всю свою волю к сопротивлению, Холдинг закрыл глаза.

– Единственный твой недостаток это то, что ты не родился богатым. Единственный. И так как ты не богат, ты начинаешь читать мораль. Чувство вины, Пол, чувство вины. Как много его у тебя…

– Какого черта!

– Но с этим можно бороться. Посмотри на мою мать…

– Это не входит в мои обязанности. Я конструирую автомобили, чтобы вы могли получить приз – или разбиться, если случай подвернется.

– Ты все время сворачиваешь на тему смерти. Моей смерти, если быть точным. – Голос Ходдинга звучал изысканно ровно.

– Ради Бога! – Пол отвернулся, и в это мгновенье понял, что его раздражение было неподдельным, но оно не имело никакого отношения к этому разговору. Он помолчал, а потом добавил: – Это ничего не значит, черт возьми, и вы это прекрасно знаете. Прошу меня извинить. С моей стороны было хамством говорить такое. Я говорю чепуху последнее время. – Теперь его голос звучал доверительно.