Высшее общество - [115]

По возвращении на виллу до них дошло, что они забыли о пикнике, на котором так настаивала Вера. Обессиленные купанием, прогулкой по скалам и тем, что произошло между ними, они бросились напропалую вымаливать прощение.

Но Вера и слушать их не хотела. Она неверно истолковала их отсутствие и решила, что им было не до пикника, что им вздумалось остаться наедине на вилле, что они похожи на молодых эгоистичных любовников, не желающих знать никого, кроме самих себя.

– Я вне себя от возмущения, – сказала она с улыбкой, но вполне серьезно. – Вы вели себя просто возмутительно.

– Но, дорогая, – оправдывалась Сибил, – мы…

– Мы… – вторил ей Пол.

– Слушайте меня. У вас есть пять минут на сборы. И захватите теплую одежду.

Через полчаса Пол и Сибил присоединились к остальной компании, с нетерпением ожидающей восхождения на Этну.

Вера арендовала, видимо, сохранившийся еще со времен первой мировой войны, невероятно потрепанный, весь в пятнах и вмятинах лимузин, такой же высокий, неуклюжий и неустойчивый, как идущая бакштаг – древняя каравелла. Сиденья покрывала безнадежно растрескавшаяся кожа, от которой исходил резкий запах, напоминая о животных, которым она когда-то принадлежала. Однако это неудобство оказалось преходящим, так как все остальные запахи перебил запах бензина, как только двигатель астматически закашлял. Это началось сразу же после того, как шофер, коренастый таксист из деревни, пожевывая окурок сигары, обошел автомобиль вокруг, удостоверясь, что «синьоры» находятся в безопасном заточении за плотно закрытыми окнами; он набросил на дверные ручки петли из прогнившей веревки, остановился на минутку у каждой шины, осмотрел их и вздохнул, как бы убедившись в их неизлечимой болезни. Проделав это, он встал на колесо, вынул из кармана распятие и приладил его к крылу. Через минуту они отъехали.

Сибил пришлось сильно ткнуть Пола в бок, чтобы предотвратить очередной приступ смеха.

Поскольку беседа стала невозможной из-за грохота и тряски, грозившей совершенно развинтить любую челюсть, не закрытую достаточно плотно, участники пикника устроили немое шоу, округляя глаза, делая комические лица, и вообще, ведя себя, словно дети, хорошо знающие безумие мира взрослых и чувствующие, что они никогда так не подвластны его капризам, как при езде в школьном автобусе.

Около часа они ехали вверх в темноте, накреняясь и покачиваясь на бесконечных подъемах и спусках, пока не остановились на отдых на более или менее ровном участке. Это была площадь небольшой деревушки, и когда они прильнули к окнам, то обнаружили, что снаружи к окнам прильнули деревенские жители. Некоторые из них отставили тележки с домашней утварью, чтобы вблизи посмотреть на автомобиль. Другие же подошли поглазеть с поклажей на спине. Внутри автомобиля было холодно и тревожно. Выражение на лицах крестьян не оставляло сомнений – они полагали, что синьоры сошли с ума. Как частенько происходит в жизни, миф подтвердился. Конечно, все господа сумасшедшие – так полагали крестьяне, и этот тезис переходил от поколения к поколению. Но в реальной жизни мифы, которые время от времени не подтверждаются, становятся хрупкими и безликими. А вот и вовремя полученное подтверждение: когда после многих дней и ночей фатальной нерешительности деревенские жители наконец приняли решение собрать пожитки, скот, детей и бежать от огненной угрозы, идущей сверху, они увидели автомобиль, карабкающийся вверх к тому ужасу, от которого они бежали. Сумасшедшие. Лунатики. Идиоты.

Они стояли полукругом, молча наблюдая, как шофер и его помощник наполняли винные фляжки водой из деревенского колодца, переливая воду в дымящийся радиатор автомобиля. Наконец мужчина с перевязанной рукой отделился от толпы, с некоторой торжественностью сплюнул в окно, вытер подбородок и пошел прочь.

Сибил передернуло. Пройдет немало времени, прежде чем что-нибудь, столь же хрупкое, как это запыленное оконное стекло защитит ее от почти что физического ощущения презрения. Пол прижал ее к себе, но лицо его оставалось пустым, безразличным. Вера нарушила молчание. Натянув на голову черную шаль, подобную тем, которые носили крестьянки, она почти скрыла под ней лицо; голос ее, то ли измененный этим укрытием из черной шерсти, то ли по иной причине, стал низким и резким.

– Он ненавидит нас, – медленно проговорила она, – потому что его несчастье для нас – забава. Мы идем в гору от скуки. Но горю не присуще ощущение категорий справедливости и несправедливости.

Вера пожала плечами, потуже натянув на себя шаль, – становилось все холоднее и холоднее. Она слегка стукнула своим кольцом с фамильным гербом по стеклянной перегородке, и через мгновение автомобиль вновь карабкался вверх.

После выезда из деревни дорога стала круче и тяжелее. Они оказались в полной темноте, и, несмотря на отвратительную вентиляцию салона, озябли. Неуклюже нагибаясь, они надели свитеры, подняли воротники. О беседе не могло быть и речи – они потеряли вкус к болтовне. Слабые желтые фары подобно бабочкам порхали вверх-вниз на переднем бампере автомобиля, и Сибил боялась, что ей станет плохо. Временами при повороте дороги они видели проблески огня на высоте. Огонь выглядел удивительно призывным, даже веселым.