Высшее общество - [114]

Этот звук встревожил Гэвина Хеннесси, старого друга Баббера и товарища по охоте, и он боковым зрением беспокойно посмотрел на него. Гэвину было очевидно, что никто, ни Кэнфилд, ни его тощая красотка не знают, как себя вести, и черт его побери, если он им подскажет. Холодное надменное выражение появилось на его холеном лице, он задрал подбородок, глядя на верхний край стены, и остался в таком положении, решив, что его медальный профиль спасет от неловкости.

Вера прервала ход своих размышлений. Гости явно чувствовали себя не в своей тарелке, а это непозволительно. Она еще числила себя светской женщиной, чтобы не считаться с этим…

– Я решила, – сказала она, – что все мы до вашего отъезда должны выехать на пикник…

Гэвин застонал.

– Вера, в самом деле…

– Я все продумала, – продолжала Вера. – Пикник, конечно…

– Прекрасно!

– Перед живым вулканом? Послушай, Гэвин, что ты скажешь? Тебе, наверное, такое не пришло бы в голову!

– Милая девочка, я уверен, что в твоих руках…

– Нет! Пора устроить вечеринку, небольшую, попроще. Я настаиваю. Отказы не принимаются.

Отказов и не было. Бабберу и Клоувер предложение Веры пришлось по душе как нельзя более. На следующий день до полудня они закупили столько фотооборудования, сколько надеялись унести и, пожалуй, больше, чем могли использовать. В походе по магазинам их сопровождал Гэвин Хеннесси и не переставал подтрунивать над их энтузиазмом, то и дело называл их «чертовыми альпинистами». Их настроение не передалось Гэвину; он был занят тонкой книжечкой с последними чеками, на которые купил полную корзинку лучшей снеди и дюжину бутылок шампанского.

Вера носилась по нижнему этажу виллы в кухню, в буфетную, в кабинет и обратно, непрерывно напевая что-то под аккомпанемент казалось бы бесконечных песен Эллы Фитцджеральд, которые неслись с магнитофона, включенного на максимальную громкость. Вере казалось, что Элла Фитцджеральд, заполнявшая ее жизнь, когда ей было двадцать, тридцать, сорок, имеет для нее такое же значение сейчас, когда ей уже около пятидесяти… В действительности, однако, она в душе решила собрать все записи и другие безделицы тех лет – книги, одежду и прочие выдающие возраст предательские вещи – и выбросить их в море.

И из этого самого моря, с которым Вера связывала свое прошлое, которое и в самом деле было и ее прошлым и прошлым ее средиземноморских предков, из этого моря, как бы из него рожденная, вышла Сибил, соблазнительная, бронзовая, пышущая жизнью, смеющаяся, почти обнаженная. Верхнюю часть бикини она сняла и обмотала вокруг шеи.

Пол, при виде ее окончательно очнувшийся ото сна, сел на камне.

– Эй, – позвал он, не в силах найти нужные слова. – Эй! – Он покачал головой. Она шла богиней по пляжу, по песку и гальке, а капли воды стекали с ее волос, с развевающихся алым флагом кончиков бикини и, словно отплясывая степ, дробно падали на камни.

– Эй! – вновь повторил Пол, когда Сибил подошла к нему, смеясь и едва переводя дух. – В этом ты вся, – сказал Пол с улыбкой. – Настоящий парад красоты! – Она опустилась на колени, положив подбородок ему на бедро.

– Да ну тебя. Что это еще за словечко! – Она почувствовала, как он встревожился, видя ее недовольство и вновь рассмеялась. – Все хорошо, – сказала она. – Я тебе благодарна.

– Ты уверена? Правда?

Она утвердительно кивнула, утыкаясь в него подбородком.

– Хочешь знать, почему я смеюсь?

– Ты дурочка.

– Я дурочка? Да, я чувствую себя дурочкой. До меня вдруг дошло, что я не сказала тебе…

– О чем?

– Эта гонка, и авария, и потом Ходдинг, и шок…

– Бога ради, что ты хотела мне сказать?

– Ребенок! Я жду… мы… – Она вдруг умолкла, сразу перестав смеяться, и посмотрела на него настороженно. Пол сразу заметил в ее взгляде страх. – Ну, как, Пол?

Пол пытался ответить, но смог лишь кивнуть головой. Его охватил приступ смеха, а после того, как Сибил, поначалу встревоженная, начала улыбаться, он расхохотался в голос.

– Ты… – он попытался подыскать слова, но слова и мысли потонули в овладевшем им сумасшедшем смехе; уже начали болеть легкие и недавно залеченные ребра. – Ты, – он не мог продолжить фразу, ибо новый приступ смеха повалил его на спину. Мало-помалу приступ начал стихать, и он, слабый, как младенец, страшась нового приступа, обнял Сибил. Ее голова лежала у него на плече, а его голова на ее плече, еще мокром и соленом.

Спустя некоторое время Пол поднял голову и взглянул на Сибил. Пол заговорил осторожно, боясь, что приступ смеха повторится.

– Я не ответил на твой вопрос. Я рад.

Сибил посмотрела на него с опаской. Смех уступил место мягкой улыбке. Уже давно ей не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь так смеялся. У нее такого не случалось с тех пор, как она выросла. Она вдруг поняла, что за последние несколько лет ей редко приходилось слышать настоящий смех. Бывали шутки – тысячи шуток – и забавные выходки, нередко встречалось остроумие, но не было ничего, что могло бы возбудить такой смех. То был настоящий смех, означавший очень хорошее начало. Она хотела сказать Полу, как она счастлива, как ничего не боится, но она не совсем представляла, как это сказать сейчас – она скажет позже, не сейчас. Она вновь положила голову ему на плечо и улыбнулась. Так они молча сидели почти четверть часа. Солнце село за скалы, оставив их в холодной тени. Появились стрижи и самоубийственно заметались вдоль скальных стен. А позади них плескалось море о покрытый галькой берег, вновь обретая в сумерках свою густую синеву.