Высшая милость - [7]

Она подумала о Тоби. Перед поркой отец приказал на весь посадить её под домашний арест и в воскресенье в церкви её не будет. Она подумывала о том, чтобы ускользнуть, найти дорогу, ведущую на север в Лазен, но знала, что не сможет. За ней всегда следили, когда запрещали покидать дом, отец сторожил её вместе с одним из преданных слуг.

Любовь. Именно это слово преследовало её. Бог был любовью, хотя отец говорил о Боге гнева, наказаний, ярости, мстительности и власти. А Смолевка находила любовь в Библии.

«Да лобзает он меня лобзанием уст своих! Ибо ласки твои лучше вина», «Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня», «И знамя его надо мною — любовь», «На ложе моём ночью искала я того, которого любит душа моя».

Отец говорил, что Песнь Песней Соломона вряд ли является выражением любви Бога к церкви, но она не верила ему.

Она смотрела в темноту над уирлаттонской долиной и думала о своём отце. Вместо того чтобы любить, она боялась его, но никогда страх не проникал в самую середину её. У неё был секрет, секрет, который она оберегала днём и ночью. Это как сон, никогда не покидающий её, и в этом сне её душа жила отдельно от тела и просто наблюдала за собой в Уирлаттоне. Она улыбнулась. Теперь она обнаружила, что думает о своей отдельной душе как Смолевка, наблюдая, как Доркас послушна или старается быть послушной, и у неё было ощущение, что она не принадлежит этому месту. Она не могла объяснить этого, также как Тоби Лазендер не мог объяснить, как холодные пальцы ощущают давление рыбы в воде, но именно ощущение её отличия помогало ей противостоять жестокому отцовству Мэтью Слайта. Она подкармливала свою душу любовью, веря, что где — то за высокими тёмными тисами существовала доброта. И однажды она отправится в тот сложный мир, которого так страшился отец.

— Мисс? — Чэрити отмахивалась от порхающего мотылька.

— Я знаю, Чэрити, ты не любишь мотыльков. — Смолевка улыбнулась, спина её заболела, когда она наклонилась, но она бережно удержала в руках большого мотылька, чувствуя, как в ладонях трепещут крылья, и затем выпустила его на темную свободу, где охотились совы и летучие мыши.

Она закрыла окно и встала на колени возле кровати. С чувством долга она молилась за отца, за Эбенизера, за Хозяйку, за слуг и с улыбкой помолилась за Тоби. Мечты вспыхнули в ней с новой силой. Для них не было ни причин, ни даже малейшей надежды, но она влюбилась.

— «» — «» — «»—

Три недели спустя, когда зерно было цвета волос Смолевки, а лето обещало урожай, богаче которого Англия ещё не видела, в Уирлаттон Холл приехал гость.

В общем — то, гостей было несколько. Путешествующему проповеднику, язык которого обременялся проклятиями в адрес короля и проповедавший смерть епископам, можно было бы предложить гостеприимство, но Мэтью Слайт был необщительный человек.

Доркас сказали, что гостя звали Сэмюэл Скэммелл, брат Сэмюэл Скэммелл, пуританец из Лондона. Чэрити была взволнована. Она вошла в спальню Доркас, когда солнце склонялось над долиной.

— Хозяйка велела, чтобы вы надели лучшее воскресное платье, мисс. И снести вниз в зал ковры!

Смолевка улыбнулась возбуждению Чэрити.

— Ковры?

— Да, мисс, и хозяин приказал зарезать трёх молодых куриц! трёх! Тобиас принес их. Хозяйка готовит пирог, — Чэрити помогла Смолевке одеться и приладила белый льняной воротничок поверх платья. — Вы хорошо выглядите, мисс.

— Правда?

— Это воротник вашей матушки. Он стал лучше, — Чэрити расправила края. — На вас он выглядит гораздо больше!

Марта Слайт была большой и толстой, за власть над грязью в Уирлаттон Холле её голос соперничал с голосом Хозяйки Бэггилай. Смолевка подняла край воротника.

— Не было бы лучше надеть что-нибудь симпатичное хоть раз? Ты помнишь женщину в церкви два года назад? Ту, про которую Преподобный Херви ругался, что она одета как падшая? — она засмеялась. На той женщине был надет кружевной воротничок, хорошенький и мягкий.

Чэрити нахмурилась.

— Мисс! Это неприличное желание!

Внутренне Смолевка вздохнула.

— Извини, Чэрити, я говорю, не думая.

— Бог простит вас, мисс.

— Я буду молиться этому, — солгала Смолевка. Она давно поняла, что лучший способ избежать Божьего гнева, льстиво уверить Его в преданности. Если Чэрити скажет Бэггилай о желании Смолевки носить кружево, а Бэггилай скажет об этом своему хозяину, то Мэтью Слайт опять накажет Смолевку. Вот так, думала Смолевка, чтобы избежать наказания, она научилась лгать. Наказание — лучший учитель по обману. — Я готова.

Мэтью Слайт, его двое детей и гость ужинали в дальнем конце огромного зала. Ставни высоких окон оставили открытыми. Сумерки затемнили широкую лужайку и изгородь.

Сэмюэлу Скэммеллу, полагала Смолевка, было больше тридцати, его тучность олицетворяла высококалорийное питание. Лицо мало чем отличалось от лица отца. Оно было таким же большим и таким же грузным, но там где отцовское было крепким, у Скэммелла оно казалось вялым, как будто кости были эластичными. Губы, полные и влажные, он постоянно облизывал. А ноздри как две огромные тёмные пещеры были заполнены чёрными волосами. Он был уродлив и коротко подстриженные волосы не добавляли ему красоты.