Высшая мера - [4]
— Уразумел? Эх ты, — и Стецько шутливо постучал пальцем по лбу рыжего Савелия. Двое других, сидящих у костра, рассмеялись. И затем все запели: «Очи черные, очи ясные».
Славка продолжал лежать в траве, не отводя глаз от костра. Он подумал, как было бы хорошо подкрасться к бандитам и незаметно унести маузер. «Вот подожду немного, пускай окончательно перепьются — может, тогда…» Но он почти знал наперед, что не сделает этого: слишком опасно. И все-таки дразнил свое воображение. «Поймают? Ну и что же, скажу, мол, за яблоками полез. Убивать сразу не станут, только отлупцуют… Но что, если не поверят? Яблоки-то еще неспелые».
«А ведь если не поверят, — продолжал прикидывать он, — то, наверняка, догадаются, что разговоры ихние подслушивал. А может быть, они еще в лесу подметили? Когда с Петром деру дали?» …Славка стал отползать от забора. И правильно сделал, потому что в эту минуту в переулке послышались голоса и храп коней. Кто-то въезжал в сад.
— Эгей! — закричал Стецько на всю Гусаровку. — Милости прошу к нашему шалашу.
«Пора уносить ноги», — подумал Славка и, тихо поднимаясь, отошел от забора. Направо он старался не смотреть: там кладбище. Вдруг на могилах и вправду что-то светится? Ведь это еще страшнее, чем Стецько и его гости. Даже руки и спина холодели, становились влажными.
Когда в каком-то дворе, мимо которого он проходил, залаяла собака, Славка даже присел от неожиданности. Но сразу же успокоился: подумаешь, собака!
Теперь он подходил к своей хате и слегка насвистывал. И топал старенькими сапогами. Что? Проснется старый Никифор? Ругать начнет? Даже закричит?.. Пусть! После пережитого страха сейчас ему хотелось именно громкого голоса, яркого света.
А сборы в дорогу были короткими. Вещей немного: самые необходимые, да и те отбирались строго.
Старый Никифор возился с лошадью. Худой и серый, по иронии судьбы названный Громом, конь лениво обмахивал хвостом свои бока — мух отгонял. «Елки-палки, — подумал Славка о Громе, — еще развалится у нас в дороге… на составные части».
И тут же мысленно заступился за него. Задавать бы Грому ежедневно овса, как знать, возможно, и стал бы доброй конягой.
Думая так, Славка продолжал рыться в ящике, где лежало его добро: гильзы, гвозди, куски кожи. Кожу он стал обнюхивать. Ох, и запах! Напоминает военную амуницию, бойцов напоминает, атаки и марши. Старые подсумки и ружейные ремни, казалось, таят в себе запах пороха и еще чего-то приятного, боевого.
Однако не брать же с собой в город никому не нужные гильзы или куски ремня. Да и рваные подсумки ни к чему. Славка вздохнул, прощаясь с любимыми вещами.
А вот сапожничий нож надо взять — пригодится.
Выехали они в полдень. Обычная крестьянская телега, конечно, безрессорная, подпрыгивающая тяжело на каждом бугорке, миновала леваду и остановилась у домика тети Груни.
Петро был наготове. В залатанном пиджачке, с небольшим узелком в руках он подошел к телеге. Дед Никифор, улыбаясь, спросил:
— Все твое добро?
Тетя Груня подозрительно взглянула на деда:
— Не дала я ему сала, только на еду трохи, и вам со Славкой по кусочку, — смягчилась она. — А еще носки шерстяные, шесть пар. Пускай в городе продаст, сама я пряла, вязала. Может, он их на ботинки поменяет, эти-то вконец развалились.
У Петра, и вправду, ботинки никудышные: сквозь дырку пальцы торчат…
Пока они разговаривали с тетей Груней, из села выехали два всадника и запылили по степной дороге. Из-под надвинутой на брови хустки тетя Груня всмотрелась и определила:
— Савелий и Стецько. Куда это их понесло? Чи тоже в город?
— Им там делать нечего, — возразил Славка. — В городе, наверное, красные.
А дед Никифор сердито взглянул на внука: не болтай, мол, лишнего.
…Желтая однотонная степь безмятежно лежала вокруг. Горизонт был слегка лиловым и нечетким. А бездонное бледно-голубое небо, горячо опрокидываясь над всем земным, казалось, звенит беспечными птичьими голосами — и песней той навевает сон. Да еще ведро, плохо привязанное к телеге, издавало монотонный звук. Наконец Славка соскочил на землю, прикрутил его потуже.
И Петро соскочил, чтобы согнать с себя сонную одурь. По траве побежал, не отставая от телеги. И сразу же в воздух взлетели испуганные перепелки. А коршун над головой — не плыл, не кружился — продолжал висеть на одном месте, будто невидимой нитью прикрепленный к небесам.
Вдалеке показались стройные, как свечи, тополя и цепочка невысоких холмов. Уже можно было различить и домики — дорога в том месте подходила к сахарному заводу.
Старик попридержал Грома, и тот поплелся шагом — лениво и покорно. А когда конь поравнялся с первыми строениями, Никифор огрел его кнутом — и Гром, задрав морду кверху, рысцой пронесся мимо них и, оставляя облачко пыли, снова вырвался в открытую степь.
Дед опасливо оглянулся. Облегченно присвистнул: «Ну, слава богу, никого!»
И опять потянулась однообразная, еще более горячая равнина.
Время было тревожное. Совсем недавно петлюровское войско занимало значительную территорию от Днестра до Буга. Поддерживаемые польской шляхтой, гайдамаки мечтали еще больше расширить ее — даже Киев захватить. Но просчитались. Под ударами красной кавалерии отряды желтоблакитников вынуждены были бежать к реке Збруч, к линии тогдашней границы, под крылышко пана Пилсудского.
Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.