Высшая мера - [51]

…Охотники рысили по слабо накатанной луговой дороге. Вороной жеребец Василия Васильича просил отпустить поводья, просил воли, но тот сдерживал его. По бокам дороги трусили, обнюхивали каждый кустик два шукеевских волкодава и штук пять разномастных дворняжек. Остальная собачья мелкота дальше околицы не пошла — у каждого есть свой предел храбрости.

Шукей ехал чуть впереди, покачиваясь в седле. Полушубок налезал ему сзади на голову, горбил спину, и аксакал походил на большую нахохлившуюся птицу. Стремена подтянуты высоко, коленки торчат на уровне конской гривы. Так ему, видно, нравится.

У коня Шукея та странная побежка, которая называется иноходью, при ней вперед заносятся сразу две правые или сразу две левые ноги, чего не делают лошади обычной породы. При этом спина иноходца покачивается, как бы «подсевает», словно сито в руках бабы. Старики казахи любят таких коней: они не тряски, шагом почти не ходят, но и не разнесут, так как на галоп их поднять трудно.

Утро разгоралось, но мороз не слабел. И казалось, что под копытами не снег, а воздух скрипел и визжал от мороза. Даже сквозь ватную стеганку, сквозь меховой волчий жилет чувствовал Василий Васильич, как он лют. Чуть отпустил поводья — поравнялся с Шукеем.

— Не поторопиться ли нам малость, дядя Шукей?

Старик минут пять ехал молча, словно и не слышал вопроса, будто и не было с ним попутчика. Иноходец его громко отфыркнулся и, приостановившись, потер храпом о переднюю тонкую коленку, чтобы стереть наледь с ноздрей. И только когда вновь пошагал-засеменил, Шукей отвернул воротник полушубка. Высвободил длинную узкую бородку. Произнес в никуда:

— Неторопливый и на арбе догонит зайца.

Свернул с дороги, срезая большую поляну наискосок. Дальним своим окрайком она упиралась в крутую взлобину, переходившую потом в степь. Взлобину словно бы гигантский удар разрубил. Сделали это вешние воды. Собираясь ручейками где-то далеко отсюда, в степи, они тысячелетиями бежали к пойме, к Уралу, пока не образовали на своем пути глубокий буерак, заросший крушинником, шиповником, дикой вишней. В нем даже в самую маковку лета сумеречно и прохладно. Без мужчин женщины боялись ходить сюда за ежевикой и вишней, говорили, что там под каждым кустом волк или барсук сидит, зубами щелкает.

Шукей, чуть тронув поводья, свернул к устью буерака.

Василий Васильич перестал чувствовать мороз и холод. Камчу из правой руки — в левую. Правая понадобится, чтобы сцапать зверя за ухо. На передней луке седла потрогал тугие кольца волосяного аркана, сплетенного Шукеем. Поглубже натянул смушковую шапку. Последнее «товсь!..».

Собаки ринулись по дну распадка. Те, что помельче и моложе, неистово взголосили, вкладывая в голос весь свой страх и всю ненависть к вечному врагу, которого еще не увидели, но учуяли. И в их голоса и подголоски врывалось редкое, басовитое, хриплое «г-га-фф, г-га-фф!» Шукеевых волкодавов. А ближе к верхней кромке правого уклона мчался сам Шукей, вопя за десятерых. Он то появлялся на прогалинках, то исчезал среди зарослей, и тогда с кустов осыпался снег и долго курился тончайшим белым дымом.

Держа Шукея и собак «вназерку», как говорят уральцы, то есть не упуская из виду, Василий Васильич коротким галопом скакал по противоположному склону, несколько отставая от аксакала. Ошибся или не ошибся старый чабан? Может, зряшны эти сборы и эта гонка?

Однако минут через десять собаки и вовсе закатились в разноголосом, стервенеющем лае, но зато не стало слышно волкодавов. И Василий Васильич понял: не зряшный выезд, собаки усекли зверя, и взбалмошный порыск их кончился. Сейчас они, вероятно, уже и погнали его…

В следующую минуту Василий Васильич невольно выругался: из оврага, наперерез ему, выскочила лисица. Неужели из-за нее собачня подняла такой гам-тарарам? Патрикеевна остановилась на мгновение, поджав переднюю лапку в белом носочке, удивленно посмотрела на скачущего всадника, рассерженно тявкнула и длинными красивыми прыжками понеслась в степь.

На безрыбье и рак рыба, можно бы и лисицу затравить на воротник Павловне, но собаки не выскочили вслед за Патрикеевной из буерака, чувствовалось, что они даже не удостоили ее своим вниманием. Шли по следу более крупного зверя. Об этом же говорило и поведение коня Василия Васильича: он не поигрывал железом удил, как обычно, а закусил их, прижал точеные уши, норовил отвернуть влево от оврага, приходилось подергивать правый повод.

Там, где овраг подрезал собой небольшой увал, наметанный глаз Василия Васильича увидел на снегу волчью тропу. С увала она спускалась в буерак. Казалось, прошел всего один зверь. Но волки не ходят табуном, как коровы или овцы, они отправляются на разбой и возвращаются цепочкой, след в след. Несколько выше в боку увала, как гарпун, торчал сухой осокорь. Возле него Василий Васильич заметил пять небольших вмятин в снегу, расположенных полукругом. Это был привал волков, возвращавшихся с вылазки. Тут они, задрав морды, долго и тягостно выли в морозное небо, и отсюда, вероятно, доносился их жуткий вой до Шукея, выходившего ночью во двор.

«Значит, в буераке целая стая! — удовлетворенно подумал Василий Васильич, натягивая поводья, потому что жеребец, перепрыгнув через волчью тропу, как через препятствие, наподдал ходу. Василий Васильич похлопал его по горячей шее: «Успокойся, дурашка, тебе же не впервые!..»