Высшая духовная школа. Проблемы и реформы. Вторая половина XIX в. - [10]

Организованные русские школы с более обширным курсом преподаваемых наук появляются только в конце XVI – начале XVII в. в Малороссии, при западно-русских братствах. В учебные планы братских училищ входили языки (греческий, латинский, славянский, русский, польский), обычный для того времени минимум общего образования (грамматика, поэзия, риторика, диалектика, философия в большем или меньшем объеме, а также арифметика) и церковные и богословские науки (Священное Писание и учение святых отцов; катехизис; учение о добродетелях; церковное чтение, пение и устав; пасхалия; учение о праздниках). Братские училища не только давали образование детям из православных семей, оберегая их от католического и униатского влияния, но выполняли и функции духовных школ, ибо готовили кадры для священного служения, ревностных проповедников и сочинителей-полемистов. Но эти школы могли удовлетворить лишь непосредственным местным нуждам, на Россию же в те годы – годы слабости духовных школ и богословской науки в Восточных Церквах – возлагались большие надежды. Отсутствие серьезной богословской школы не давало Русской Церкви реализовать те православные интуиции, которые порождала церковная жизнь.

Одна из братских школ – Киевская[66] – после реформирования в 1632–1634 гг. святителем Петром (Могилой), по примеру польских латинских коллегий, стала первой русской школой с систематическим учебным курсом. Но за это пришлось заплатить введением западных схоластических традиций и форм. Киевская коллегия стала в дальнейшем примером для учреждаемых в России школ и семинарий: курс обучения делился на несколько последовательных классов, каждый из которых назывался по основному предмету преподавания: фара, инфима, грамматика, синтаксима, пиитика, риторика, философия, богословия. Традиции преподавания также были унаследованы от латинских школ: строгая латынь с самых низших классов, exercitia и occupationes, разговорные упражнения со строгими записями в calculus, в старших классах изучение разнообразных форм речи, тонкости силлогистики, диспуты. Но даже с введением богословского класса Киево-Могилянская коллегия оставалась общеобразовательной школой и была всесословной, не преследуя конкретной цели приготовления юношества «в надежду священства».

В Великороссии за дело образования взялось правительство. Но попытки учреждения в Москве высших школ с богословской перспективой, предпринятые в 1630-40-е гг., не привели к успеху[67]. Призванным в 1649–1650 гг. из Киева «для справки библии греческие на словенскую речь» ученым инокам – Епифанию (Славинецкому), Арсению (Сатановскому) и Дамаскину (Птицкому), выученикам еще старой, домогилянской киевской школы, – поручили и учительское дело[68]. Однако уже вторая волна киевских «ученых старцев», представившая ученость ярко выраженного латиносхоластического направления, вызвала противление московских богословов, и было решено держаться православной системы образования, войдя в сношения с Грецией.

Приглашенные из Греции учителя предприняли несколько попыток учреждения школ в 1670—80-х гг.[69] Составлялись проекты высшего училища, способного сосредоточить в себе все образовательное и книжное дело, в те годы неразрывно связанное в сознании и авторов проектов, и высшей власти с Православной Церковью[70]. Жизнеспособной оказалась школа, основанная братьями Иоанникием и Софронием Лихудами[71]. Начало школы совпало со временем известного спора о пресуществлении Святых Даров, ее организаторы играли видную роль в этом споре, и это заявило школу не только как церковно-образовательную, но и как богословскую[72]. Но постепенно уровень образования в ней понизился, чему способствовало и изгнание из столицы учителей-организаторов Лихудов. В 1701 г., по воле Петра I, она была преобразована по примеру Киевской коллегии и снабжена киевскими учителями, восприняв структуру, язык, схоластические методы и определенные традиции латинских богословских школ. В том же году указом Петра I Киевской коллегии была дарована относительная независимость от своего митрополита, с правом называться академией[73].

Таким образом, к началу XVIII в. Русская Церковь имела две академии – Киево-Могилянскую и Московскую Славяно-греколатинскую, а также определенный опыт деятельности частных и братских школ и училищ при архиерейских домах, которые не давали систематического духовного образования.

На архиереев, вызываемых на великоросские кафедры из киевского ученого монашества, возлагались надежды просветительские в трех направлениях: образование духовных ставленников, катехизация паствы и разрешение возникающих богословских вопросов. Ближайшей задачей была организация школ[74]. Однако во всех этих школах, основанных и поддерживаемых в бытии ревностью епископа, уровень образования определялся взглядами самого архиерея, личностью и образованностью учителя.

Строгие «разборы» детей духовенства в период Шведской войны связали получение церковной должности с образованием, а образование – со славяно-греко-латинскими школами[75]. Таким образом, наметились две тенденции, важные для дальнейшего развития духовного образования: с одной стороны, специальное направление архиерейских школ как профессионально-духовных, с другой стороны, постепенное замыкание этих школ на юношестве духовного сословия.