Высота - [30]

И Токмаков вновь мысленно благословил добротный, гибкий трос в дюйм с четвертью толщиной, из шести витков по тридцать семь ниток в каждом витке, да еще пеньковый канат посередке — трос, на котором висела царга.

Царга то появлялась над головами монтажников, то ее относило в сторону. Оттяжками, крючками с длинными рукоятками, петлями из троса, а то и голыми руками люди пытались удержать царгу. То держась рукой за трос, то цепляясь за подобие перил, ставя ногу то на уголок, то на скобу, то на узкий выступ, где не умещалась вся ступня, Токмаков перелезал с настила на настил, бросая на ходу короткие приказания.

В глазах Пасечника горел злой азарт, рыжеватый чуб воинственно бился на ветру.

Бесфамильных, по обыкновению, суетился, горячился, сыпал ругательствами, сам себе подавал команды и сам себя подбадривал выкриками. Веснушки отчетливо виднелись на его сильно побледневшем лице. Сперва ветер надул его рубаху пузырем, затем вырвал из-за пояса, а теперь полоскал ее полы.

Только сам Бесфамильных знал, каких усилий, какого душевного напряжения стоит ему эта бойкость, деланная веселость. Он умел подавлять в себе страх, а вот Пасечнику или Токмакову подобное умение не нужно, они самого страха-то не испытывают, они не знают, что такое тошнотный ком, подступающий к горлу, или предательская дрожь в коленях. Бесфамильных завидовал, остро завидовал Пасечнику и Токмакову…

Карпухин и Баграт стояли тесно друг к другу. Выцветшая голубая майка туго обтягивала богатырскую грудь Баграта. Бледно-голубые лямки касались не плеч, а шеи. У Карпухина, как всегда, был недовольный вид, словно его силком заставили лезть сюда, на верхотуру, в это пекло, на горячий сквозняк. Он злобно косился на Царгу, которая куролесила на ветру.

Вместе с Карпухиным и Багратом тянул трос Нежданов. Он еще глубже, на самые очки и на затылок, надвинул шляпу, которую пытался сдернуть ветер. На стеклах густо осела пыль, но Нежданов не решался отпустить трос и протереть очки.

Токмаков удивился, увидев здесь Бориса. Тот должен был работать на одном из промежуточных поясов, вбезопасности, но воспользовался суматохой и поднялся сюда, на самую макушку. Борис мало что умел, хотя и старался. И следа страха не было на его разгоряченном лице.

Гладких очень суетился. Он то помогал тянуть трос то хватался за чужой лом и при этом зычно покрикивал:

— Давайте, товарищи, поднажмем! Мобилизуем все силы!..

Своим многословием Гладких только отвлекал внимание монтажников от команд, подаваемых Вадимом.

Воюя с ветром, Токмаков облазил всю площадку по узким дощатым подмостям, заново расставил людей, заново распределил их обязанности. Он почувствовал, что иные работают уже из последних сил, без веры в успех. Наступил критический момент, когда достаточно пустяка, чтобы люди дрогнули, отступили или, наоборот, обрели новый запас сил, вернули себе уверенность и упорство.

Крановщик держал крюк с висящей на нем царгой, как обычно, над самым центром домны. Но ветер относил царгу в сторону, и ее очень трудно было оттягивать обратно. Токмаков правильно рассчитал, что царгу легче будет подтягивать по ветру, чем удерживать на месте, противостоя ветру. Он подал Матвееву сигнал — держать царгу не над площадкой, а с надветренной стороны, метров на десять западнее. Несколько раз пришлось повторить сигнал, пока Матвеев понял его. Наконец кра-новщик сделал то, что требовал Токмаков.

Вадим первый разгадал остроумный маневр прораба, но только молча кивнул, а Пасечник показал большой палец и прокричал что-то одобрительное.

Самое скверное, что нельзя надеяться на сигналы рукой: за пылью не разглядишь. Матвеев, боясь ошибиться, подолгу вглядывается, ждет повторных сигналов, и кран опаздывает. Упущено немало благоприятных моментов. Надо добиться того, чтобы усилия крана и людей точно совпадали между собой в узкие промежутки временя. Так рыбаки, вытягивающие на берег тяжелый баркас, поджидают, пока под днище подкатит волна, бьющая в берег, чтобы объединить свои и ее усилия.

Нежданов чаще, чем это нужно было, протирал пальцами стекла очков, не снимая их. Ему все казалось, что запылились стекла, хотя на самом деле это была завеса пыли вокруг. Он тоже понял, что сигналить рукой сейчас бессмысленно. Ему вспомнился подъем конструкций на монтаже комсомольской домны еще в первую пятилетку, когда во время снежного бурана несколько горластых ребят голосом передавали команды с этажа на этаж. Нежданов полез к Токмакову, чтобы посоветовать ему устроить живой телефон.

«Только бы не потерять, не разбить очки, — беспокоился Нежданов, нащупывая ступней какой-то выступ. — Тогда я погиб».

Токмаков выслушал Нежданова, мгновенно оценил его предложение и подозвал Бориса:

— Спускайся вниз. Там Метельский загорает. Прогони его. Пусть на нижней площадке торчит. Сам ступай во-он на ту лесенку. Будешь мою команду передавать Метельскому, он — Матвееву. Выполняй!

— Константин Максимович! Сделаю!

Борис спускался с сияющим лицом. Ветер немилосердно трепал и ворошил его светлый вихор.

Токмаков стоял, прихватив трос локтем, перегнувшись вниз, сложив руки рупором. Звонким, ломающимся голосом Борис с быстротой эха вторил Токмакову. Метельский на своем рубеже подхватывал команды и передавал их Матвееву.