Высота - [17]

— Он у нас молодец, товарищ командир, — похвалила Евлашку старшая в отряде. — Евлампий Данилович веселит нас лучше приезжих эстрадных артистов. Талант!.. И сноровистый. Сразу выполняет две работы: водовоз и комендант костра.

— Как с питанием? — потушив на лице улыбку, озабоченно спросил командарм.

— Не жалуемся, — ответила старшая. — В обед на линию к нам приезжает походная кухня. Довольствуемся военно-полевой нормой. Да и свое, домашнее, прихватываем из Москвы. Питание — что… Выдюжим. Вот лишь бы вы… — Старшая хотела сказать самое главное, что саднящей занозой сидело в сердцах окруживших генерала людей, но так и не сказала: или не нашла подходящих слов, или побоялась обидеть большого начальника.

И хотя командарм этих слов не услышал, но сердцем почувствовал, чего от него и от армии, которой он командует, ждут не только окружившие его женщины, но и Москва, и Россия… О чем-то задумавшись, он посмотрел на часы.

— Должен сообщить вам, дорогие труженицы, что ваши оборонительные работы завершаются завтра. Вы сделали очень много. О вашей работе знает Москва. Спасибо вам за ваш мужественный труд. Завтра утром оборонительный рубеж Бородинского поля начнет занимать армия. Желаю вам здоровья и чтобы вы дождались своих мужей, отцов и братьев. — Еще что-то хотел сказать командарм, но вибрирующий гул немецких бомбардировщиков, доносившийся с запада, смешался с карканьем воронья, и взгляды всех, стоявших на земляном валу, устремились к небу.

— Идут… Опять идут!.. Сегодня уже третий раз. И все на Москву, язви их в душу!.. — выругался Евлашка и, оттопырив ухо заячьей шапки, застыл на месте, прислушиваясь к нарастающему гулу. И, словно ужаленный, пружинисто встрепенулся, весь подобрался, набрал сколько мог воздуха в свою впалую грудь и голосом, переходящим на фальцет, закричал что есть мочи: — Во-о-здух!.. Бабы, во-о-здух!.. Всем в ро-о-ов!..

Еще при подъезде к месту работы краснопресненцев Лещенко обратил внимание, что во многих местах на припорошенной снегом земле зияли свежие глубокие воронки. Некоторые из них были почти рядом с противотанковым рвом. Заметил также, что в двух местах бомбы угодили прямо в отводные траншеи, широко разметав бруствер. Поэтому Евлашкину команду «Воздух!» генерал принял без раздумий, как и все окружающие его женщины. Махнув рукой шоферу, чтобы тот немедленно покинул машину и бежал в укрытие, он, слегка приотстав от женщин, бегущих к деревянным сходням в ров, тоже направился к трапу, но перед самым спуском в ров его обожгла тревожная мысль: «Не уснул ли?» И не ошибся. Шофер как сидел, навалившись грудью на баранку, так и продолжал сидеть. Черная эмка на белом снегу генералу чем-то напомнила черного ворона, опустившегося на белое поле.

— Быстро разбуди шофера — и в ров!.. — приказал генерал адъютанту, и тот, придерживая полы длинной шинели, пригнувшись, кинулся к машине.

Волна немецких бомбардировщиков, испугав своим нарастающим густым гулом чуткое воронье, которое словно растаяло в небе, отчетливо, как жирные пунктирные линии, обозначилась над лесом. Генерал видел, как адъютант подбежал к машине и принялся барабанить кулаком по кабине. «Неужели не успеет?» — кольнуло его опасение, и Реутов, словно прочитав его мысль, сказал:

— Успеет, товарищ генерал.

Они успели.

К трапу адъютант и шофер подбежали в тот момент, когда передние бомбардировщики, плавно переходя в пике, начали сбрасывать бомбы. По звукам разрывов, сотрясающих землю, и по падающим в ров комьям тяжелой бурой земли генерал понял, что бомбы рвутся где-то совсем близко, почти у земляного вала. В другой обстановке, оберегаемый жизненным инстинктом спасения, он вместо с солдатами присел бы, вжавшись в землю, как и они, защищая от взрывной волны барабанные перепонки, склонил бы голову и накрепко зажал ладонями уши — у него уже был такой случай под Даугавпилсом, когда ему вместе с бойцами стрелкового батальона пришлось на чистом поле лежать под массированной бомбежкой, — но здесь, в противотанковом рву, были женщины и подростки. Забившись в угол рва и обхватив голову руками, они замерли, крепко зажмурив глаза и, наверное, ни о чем не думая, словно став частью сотрясающейся от взрывов земли.

Ров был глубокий, в полтора человеческих роста, шириной около трех метров. Для танка это препятствие было не просто непреодолимо, оно могло стать могилой, из которой выбраться невозможно, если в азарте боя танкист задумает преодолеть ров.

Прильнув спиной к отвесной стенке рва, командарм стоял в полный рост, слегка подняв голову и закрыв глаза. Рядом с ним, почти касаясь его локтя, стоял адъютант: из чувства солидарности и желания показать, что он не трус, адъютант тоже хотел встретить бомбежку стоя. Но генералу не понравилось ухарство адъютанта, и поэтому решительным жестом он дал понять, чтобы тот не храбрился. И лейтенант, приняв властный жест командарма как приказ, присел на корточки в углу рва и, делая вид, что он видел и не такое, достал из кармана шинели пачку «Беломора».

Полковник Реутов, присев на корточки и зажав обеими руками голову, забился в угол рва под трапом-сходнями, откуда ему из-за толстых бревенчатых стоек, поддерживающих трап, не было видно командарма.