Высокое поле - [37]

— А худо это? — спросил Леха.

Дядька поднял голову, прищурился на лампочку.

— А кто его знает! — вздохнул наконец он и ополоснул нож, на котором налипла сальная масса. — Знаю я одно: какое бы горе ни сваливалось — война ли, голод ли, другое ли лихо какое, а наши предки выживали сами, не кланялись никому. Вот за это я их уважаю крепко! А сейчас другое время — техника…

Дядька опять вздохнул, еще глубже, тяжелее прежнего. Должно быть, он вспомнил о своей несбывшейся мечте стать шофером и надолго замолчал.

Леха уже не боялся, что дядька начнет его расспрашивать о доме: это он сделал бы раньше, а теперь ушел в себя. Думает. Теперь не нужно было задавать вопросов, можно сидеть и смотреть. Лехе на какое-то время представилось, что жизнь на этой родной ему земле началась не с того дня, когда его кто-то посадил на лошадь, а значительно раньше — много-много веков назад, и не всегда тут гудели провода и горел свет, не всегда стояла по ночам тишина в этих полях, не всегда был у людей хлеб и хорошая одежда, но пережили все предки и даже оставили жизнь. Лехе впервые за свои семнадцать лет вдруг захотелось узнать, кто же были его деды и прадеды, как они жили и умерли и были ли среди них те, о которых помнили люди. Он раздумался и задремал, потому что было уже поздно, да и день выдался у него необыкновенно трудный. Он не заметил, как наклонил голову и коснулся сырой от слюны губой своего острого колена, а откуда-то издалека накатывался на него шум мотора, еще очень слабый и ровный, а громче этого звука было что-то другое. Это другое все настойчивее бередило его сон, и наконец он очнулся, окинул мутным взглядом сарай, дядьку, который тоже повернул ухо к уличной стене сарая и слушал. Там, на улице, в тишине августовской ночи разносилась песня, покрывавшая собой шум автомобильного мотора.

«Солдаты!» — сразу догадался Леха.

…Слышу крик каравана,

Провожаю их я в дорогие края.

— Солдаты! — тоже угадал дядька. Он опустил натруженные руки и смотрел куда-то в сторону, вслушиваясь в слова песни. Всей своей позой он как бы говорил, что ему скучно здесь, в сарае, что он знавал другую жизнь, вот такую же, как там, на машине — немного тоскливую, строгую, но приятную. Может, он вспомнил свою службу и друзей, с которыми свела его армейская судьба и которых теперь он никогда уже не увидит.

Пронесутся они мимо старых развалин,

Мимо древних церквей и больших городов,

А вернутся назад — им откроют объятья

Дорогая страна и отчизна моя.

Песня уехала.

Дядька закончил неотложное дело с кишками, вымылся и первым полез на сеновал, где они с племянником должны были устроиться на ночь, чтобы не будить домашних. Леха — за ним.

— Тихонько, лестница жидковата, — проговорил дядька уже сверху и подал свою теплую, чуть скользкую от сала руку.

6

Утром их раньше времени разбудила хозяйка дома, жена дядьки, тетя Оля. Она задела подойником за косяк — и Лехины нервы сразу отозвались во всем теле иглами. Он вздрогнул, проснулся и больше не спал. Ему было слышно, как внизу, во хлеву, тонко дзинькнули струйки молока в пустой подойник, как потом звук становился все глуше и сочнее. Леха представлял, как наравне с краями подымается молочная пена, а по ней коротко стекают последние струи молока. Он представил это, и ему даже послышался запах шерсти от теплого брюха коровы…

Вскоре проснулся и дядька. Сначала он стал реже и глубже дышать, словно его вытащили из воды, потом зашевелился, крякнул и сел. Увидев, что племянник тоже не спит, он шумно зевнул, потом растер лицо ладонями и спустился с сеновала, но в дом сразу не пошел, а открыл ворота сарая.

— Мокрота-а… — протянул он, почесываясь и глядя на улицу.

— Дождик? — спросил Леха.

— Да не-ет…

Он присел на порог и стал курить.

Леха спустился вниз тоже, прихватив дядькину кожанку, остановился около того и стал вытряхивать сенную труху из-под рубашки и штанов.

Утро было свежим и седым от тумана.

— А чего это капает? — спросил он, прислушавшись к гулким ударам снаружи под стеной.

— Это роса с крыши. Роса-а… Вишь, как лупит по лопухам! А ты чего встал? Спал бы себе! — прохрипел дядька спросонок и закашлялся, горбатясь, как старик. — Спал бы, говорю…

— Не… Я с тобой.

* * *

Плотники собрались раньше, чем остальные рабочие совхоза выходят на наряд — не к восьми, а к половине седьмого. Работа у них была отдельная и необыкновенно спешная: надо было срочно к первому сентября закончить переборку полов в школе да еще подрядились срубить учительнице сарай. Плата за полы была установлена сельсоветом, а за сарай договаривались отдельно уже с самой учительницей. Взяли с нее немного, да и как брать с пенсионерки? Плотники спешили. После первого им надо было приступать к подготовке скотного двора к зиме, а это работа и большая, и серьезная, и спросят за нее строго.

Дядька хоть и встал в то утро рано, но за завтраком все посматривал в окошко — не идут ли его артельные, не опоздать бы…

— Ты поторапливайся! — сказал он Лехе. — Хоть ты у нас и не в пае, а раз идешь, так вовремя надо. Мне же тем более нельзя: дядька Егор целый день коситься будет.

— А он за старшего, что ли? — спросил Леха, которому понравилось строгое и деловое отношение дядьки.