Высокие ставки - [62]

Я улыбнулся.

— Не все время. Я помню почти все, что было той ночью.

— Он же говорил, что ни черта не помнит! — сказал Джоди Макрахайнишу оправдывающимся тоном и был вознагражден таким взглядом опухших глаз, которому позавидовала бы любая Медуза Горгона.

— Я приходил, чтобы узнать, действительно ли Энерджайз у тебя, — сказал я. — И я нашел его.

— Да ты бы его не отличил! — насмешливо бросил Джоди. — Ты же обыкновенный лох! Бестолковый и жадный лох.

— Сам такой, — ответил я. — Лошадь, которую вы убили, — не Энерджайз.

— Энерджайз!

— Заткнись! — заорал Макрахайниш. — Закрой свою поганую варежку, педераст вонючий!

— Нет, — сказал я Джоди. — Вы убили американскую лошадь, которую звали Черный Огонь. Джоди дико уставился на неподвижное тело.

— Энерджайз это! — повторил он. — Я его с закрытыми глазами узнаю!

— Господи Иисусе! — взвыл Макрахайниш. — Я тебе язык выдеру!

— Вы уверены, что это не Энерджайз? — недоверчиво спросил у меня Руперт.

— Абсолютно.

— Да он это нарочно, чтобы надо мной поиздеваться! — яростно завопил Джоди. — Это Энерджайз, я-то знаю! Вон, видите ту лысинку на плече? Это Энерджайз!

Макрахайниш уже не мог говорить. Он попытался наброситься на Джоди, забыв о связанных руках и поврежденной ноге. Джоди посмотрел на него невидящим взглядом. Он был целиком сосредоточен на лошади.

— Вы хотите сказать, — начал Руперт, — что вы приехали сюда, чтобы убить Энерджайза, и сделали это?

— Да! — торжествующе ответил Джоди. Это слово повисло в звенящей тишине. Все молчали. Джоди огляделся, поначалу с вызовом и гордостью, потом с тревогой. И постепенно до него дошло то, что пытался сказать ему Макрахайниш: что ему ни в коем случае не следовало ни в чем признаваться. Пламя угасло, и угли затянулись золой.

— Я его не убивал, — угрюмо сказал Джоди. — Это все Макрахайниш. Я вообще не хотел его убивать, но Макрахайниш настаивал.

Приехала полицейская машина с двумя молодыми и энергичными констеблями, которые не нашли ничего странного в том, что их вызвали по поводу убийства лошади.

Они записали в своих блокнотах, что пять свидетелей, среди которых был (то есть была) мировой судья, слышали, как Джоди Лидс признался, что они с бывшим ветеринарным врачом, которому было запрещено работать по профессии, проникли после полуночи в конюшню с намерением лишить жизни одну из лошадей. Они записали также, что лошадь мертва. Причина смерти осталась неизвестной до проведения вскрытия.

Сразу вслед за полицией приехал доктор Руперта — пожилой человек с повадками доброго дедушки. Зевая, но не жалуясь, он вместе со мной отправился к моему охраннику. Последний, к моему великому облегчению, сидел на земле, держась за голову обеими руками, и стонал. Раз стонет — значит, живой! Мы отвели его в кабинет Руперта, где доктор залепил пластырем запекшуюся рану на лбу, накормил его какими-то таблетками и велел пару дней отдыхать. Мой человек слабо улыбнулся и сказал, что это зависит от того, что скажет хозяин.

Один из молодых полисменов спросил, видел ли он, кто его ударил.

— Высокий человек в темных очках. Он подобрался ко мне сзади с этим чертовым поленом. Я услышал какой-то шум, обернулся, посветил фонариком — и увидел его. Он размахнулся и врезал мне по башке. Очнулся я уже лежа на земле.

Увидев, что он пришел в себя, я несколько успокоился и вышел во двор посмотреть, что там делается.

Судья и полковник, похоже, уехали домой. Руперт разговаривал с двумя конюхами, разбуженными шумом.

Макрахайниш прыгал на одной ноге, кричал, что я сломал ему ногу, и клялся, что привлечет меня к суду за превышение необходимой самообороны. Пожилой доктор флегматично осмотрел поврежденную конечность и сказал, что, скорее всего, это обычное растяжение.

Полицейские неблагоразумно развязали Макрахайнишу руки, видимо рассчитывая на то, что с больной ногой он далеко не убежит. Услышав, что нога не сломана, а только растянута, они достали наручники и потребовали, чтобы Макрахайниш протянул руки. Он отказался и оказал сопротивление. Поскольку полицейские так же, как и я в свое время, недооценили его силу и дерзость, им пришло потратить несколько минут, чтобы его скрутить.

— Сопротивление аресту, — пропыхтели они, записывая это в свои блокноты. — Нападение на офицеров полиции, находящихся при исполнении обязанностей.

Очки Макрахайниша лежали на гравии в главном дворе, там, куда они отлетели во время свалки. Я пошел и подобрал их. Принес их Макрахайнишу и вложил в его скованные наручниками руки.

Он уставился на меня своими красными, как у кролика, глазами. Ничего не сказал. Надел очки. Руки у него дрожали.

— Трахома, — сказал доктор, когда я отошел от него.

— Что-что?

— Заболевание глаз. Трахома. Бедняга!

С Джоди полицейские этой ошибки не повторили. Он сел рядом с Макрахайнишем на заднее сиденье полицейской машины. На руках у него были наручники, лицо ледяное, как Северный полюс. Когда полицейский подошел, чтобы захлопнуть дверцу, Джоди высунулся из машины и сказал мне непослушными губами:

— Дерьмо!

* * *

Руперт пригласил моих охранников к себе в кабинет, погреться и выпить кофе. Я представил их ему.

— Мой друг в сером костюме — Чарли Кентерфильд. Вот этот высокий и широкоплечий мужчина в форме — Берт Хаггернек. Наш пострадавший — Оуэн Айдрис.