Высоцкий и его песни - приподнимем занавес за краешек - [67]

Гигнул, свистнул, крикнул: "Рожа!..."

Возможность замены одного слова другим (конечно, не любым) вообще заметна в стихе ВВ. Именно так часто и происходило во время исполнения песен самим автором. Видимо, вариативность -- принципиальное свойство стиха ВВ.

С этой особенностью стиха Высоцкого "конфликтует" свойственное многим персонажам-путешественникам ощущение цели как точки, рубежа, достигнув которого, можно успокоиться, остановиться раз и навсегда.

В "Горизонте" отчетливее, чем в других текстах ("Очи черные", "Охота на волков"), показано, что именно остановка -- истинная цель героя, и препятствия мешают ему не двигаться по избранному пути, а избавиться от движения. Финал песни -- когда я горизонт промахиваю с хода! -- можно понять так, что движение по шоссе жизни несовместимо с остановкой. Кроме этого элементарного смысла, в коде "Горизонта" есть и другой: жизнь самоценна и не нуждается во внешнем оправдании. Увы, эта мысль и до сих пор не очень нам привычна. А еще совсем недавно жить для жизни было и вообще стыдно. Жизнь нуждалась в освящении целью, высшим смыслом:

... А есть предел...

И -- можно ли раздвинуть горизонты?

Еще один важный для этой темы текст -- "Кони привередливые". Он -- о стремлении обрести и обретении состояния, предначертанного судьбой, -состояния пения. Казалось бы, какой тут драматизм? Но он явно есть. Его исток в том, что достигнутое состояние не может быть законсервировано, герой должен собственным усилием его длить.

Ощущение цели как точки, рубежа, который можно раз и навсегда достигнуть и остановиться, не есть нечто уникальное в русской литературе, а наоборот, крайне для нее типично. Как пишет А.Генис, в российском ощущении время предстает "не как процесс, а как точка, как конечная цель. Такое представление о временной точке рассыпано по всей нашей классике: вот у Чехова, например, все персонажи грезят о светлом будущем с конкретным адресом -- через тысячу лет или через двести, не важно, важно, что в какой-то момент цель будет исполнена и время остановится. Будущее можно построить, осуществить, чтобы в нем навсегда застыть. Никакого "послебудущего" уже не предвидится... Существенно тут лишь ощущение времени как враждебной силы, мешающей сохранять неподвижность"267*.

Персонаж Высоцкого воспринимает цель как точку, и это в "русскую" традицию целиком укладывается:

Повезет -- и тогда мы в себе эти земли откроем,

И на берег сойдем -- и останемся там навсегда.

Сделаем одно обобщение, подойдя к нему вот с какого конца.

Герой "Горизонта" не достигает желанной (и недостижимой) финишной черты, но промахивает ее (в данном контексте -- избавляется от нее). В четверке первачей ни первому, ни второму, ни третьему вроде бы не выиграть. Значит, четвертому? Нет -- всех четверых та же незримая, но могучая сила поднимает над дорогой, и летит уже четверка первачей! В "Натянутом канате" падение героя, не названное прямо, едва ощущается и остается в памяти не столько падением (то есть опустением пути), сколько заминкой, остановкой движения. Вот уже и другой без страховки идет. Создается впечатление бесконечного движения человека по бесконечному пути. Финальная точка застает в движении и других знаменитых персонажей Высоцкого -- героев "Погони" и "Коней привередливых"268, волка из "Охоты на волков".

Конечно, в основе своей стремление героя к остановке -- это не просто желание избавиться от ответственности за свою судьбу, освободиться от необходимости делать выбор. Это усталость от жизни, тяга к смерти.

Есть еще один герой ВВ -- поэтический мир Высоцкого. Это его законам невольно подчиняясь, персонажи достигают совсем не тех целей, к которым стремились, а тех, к которым они, неосознанно для себя, направлены волей автора.

Свободное, естественное движение -- без запретов и следов, без спешки и суеты -- это и есть наиболее близкое авторскому состояние, которое напоследок получают в дар самые знаменитые герои ВВ. Именно в этом состоянии поэт отпускает их в жизнь.

От жизни никогда не устаю -

напутствие Владимира Высоцкого не только своим персонажам, но и завет нам, живущим.

2000

19. "И ПОВИНУЯСЬ ПРИТЯЖЕНИЮ ЗЕМЛИ..."

Сергей Шаулов опубликовал статью "Эмблема у Высоцкого"269*, и теперь мы знаем, что соответствующие образы у ВВ есть. Вопрос о том, какое место занимает эмблема в системе образов упомянутых в статье текстов и в поэзии Высоцкого в целом, остается открытым. Он и не мог быть решен в рамках работы, посвященной одному-единственному тропу, тем более что исследование специфики образности поэтического языка Высоцкого только начинается. Поэтому вывод исследователя об эмблематичности мышления ВВ270* выглядит как минимум поспешным.

Вообще-то С.Шаулов бросил перчатку не в мой огород. Но я попробую ее поднять и, поскольку считаю дискуссию по основной теме этой работы преждевременной, оспорю два ее частных положения: трактовку текста песни "Истома ящерицей ползает в костях..."271 и негативную оценку приема прямопонимания. С него и начнем.

x x x

С.Шаулов пишет: "Сходство чего и с чем <...> реализуется в этих стихах из "Песни конченного человека":