Высоцкий и его песни - приподнимем занавес за краешек - [50]

Есть и свидетельства поэтов, чья система стихосложения, видимо, строится на других основах. С.Щипачев: "<...> когда приступаешь к новому стихотворению, не всегда угадываешь, каким размером оно будет написано. Чаще всего это определяется первыми счастливо найденными словами"195*. А.Твардовский: "<...> размер должен рождаться не из некоего бессловесного "гула", о котором говорит, например, Маяковский (то есть не из ритмической пульсации. -- Л.Т.), а из слов, из осмысленных, присущих живой речи сочетаний"196*.

Известно, что автор "Василия Теркина" без энтузиазма относился к поэтам, творчески ему неблизким. Последняя цитата показывает, что Высоцкий и был одним из них. Возможно, этим до некоторой степени объясним странный для многих современников обоих поэтов факт отсутствия высказываний Твардовского о песнях Высоцкого, которые его, видно, не заинтересовали. Это особенно удивляло тех, кого принято называть шестидесятниками, поскольку оба поэта -и Твардовский, и Высоцкий -- были в этой среде культовыми фигурами.

Поэзия песенная живет по своим законам. Применять к ней мерки даже такого близкого жанра, как поэзия письменная, книжная, не всегда удается. Написанное стихотворение уходит из активной памяти автора, уступая место нарождающимся стихам. Не то с песней, если она постоянно исполняется перед публикой. Эта песня живет в поэте наравне с той, которая еще только рождается в нем. Песня десятилетней давности ведет прямой диалог с десятками более поздних, ее образы, ритмы, мелодические ходы могут быть импульсом к рождению новых образов, новых мелодий. И предшественников надо искать среди всех песен, какие пелись в период ее появления на свет. Строго говоря, они не столько предшественники, сколько современники. В поэзии книжной и песенной течет разное время...

Что уж говорить о разнице в отношениях поэта, выходящего к аудитории книгой, и поэта, поющего на публике свои стихи. Слушатели, сидящие в зале, прямо воздействуют на песню -- если не на слово, то на ритм, темп, мелодику, гораздо более подвижные, чувствительные, чем слово. Импульсом скольких песен Высоцкого был шквал оваций, которыми встречал его зал, взрывы смеха или оглушительная тишина в том же зале. И сколько песен так и не родились в нем, задавленные вялостью зала197, или, наоборот, -- появились из сопротивления ей (от этого, разумеется, зависят все авторы, но непосредственно контактирующие с публикой -- в неизмеримо большей степени). Так что мой черный человек в костюме сером -- это и зал тоже, и мы, его аудитория. Не всегда. Иногда. За прямой контакт -- когда глаза в глаза, уши в уши, душа в душу -- приходится платить...

1989,1996

15. "ЧТОБЫ НЕ ДАТЬ ПОРВАТЬ, ЧТОБ СОХРАНИТЬ..."

Было время -- поэту и нам, его слушателям, микрофон, к которому выходил Высоцкий, казался не усилителем звука, а змеей, амбразурой, хлыстом. Было время -- поэта не пускали к "микрофонам": книжные, газетно-журнальные страницы, радио- и телеэфир -- все было не для него. Он пел и кричал. Его замалчивали. О нем молчали. Потом он умер. Нас пытались заставить забыть. Это было молчащее время -- для него. Это было шумное время -- для нас. Кипели страсти. Потоком -- во все концы, по самым немыслимым адресам -- шли письма. Мы спешили защитить. Пробить. Отвоевать. Дать отпор. На этом фоне в нашем общем восприятии складывался облик поэта, образ поэтического мира Высоцкого, населяющих его персонажей.

Было время... Время окончательных выводов и категоричного тона, когда всем -- и почитателям, и гонителям Высоцкого -- все было ясно. Время ответов на непоставленные вопросы.

Это время ушло. Жизнь изменилась. Микрофон снова стал микрофоном -- к словам мучительно, больно возвращался их истинный смысл. Настало время вопросов.

Есть вещи очевидные. Очевидна, например, оппозиция Высоцкого своему времени. Но в чем она заключалась? Это время назвали эпохой застоя, социальной апатии. В общем -- некое царство дурного сна, застылости, оцепенения. На этом фоне, конечно, такой поэт, как Высоцкий -- громкоголосый, с такими песнями (вернее, темами), -- предстает борцом, воителем. Так о нем и говорили, и писали: "Главная его тема -- борьба. <...> Высоцкий был человеком кипучей энергии, огромной жажды жизни <...> Был бунтарем -не конформистом"198.

Так писали. И ощущали, что главное усилие поэзии Высоцкого -преодоление: гиперболическое преодоление предельности человеческих сил в экстремальных ситуациях ("Мы вращаем Землю"), соблазна удобной, но безликой жизни и выбор своего, "нехоженого пути" ("Чужая колея"), преодоление тесноты, узости жизни, порыв к простору ("Горизонт"), преодоление запретов и барьеров, творящих неволю, и устремленность к свободе, которая и есть жизнь ("Охота на волков"), преодоление естественного для человека желания долгой жизни, когда оно должно быть оплачено умеренным и аккуратным -- вполноги и вполсилы -- существованием ("Кони привередливые").

Но вот что любопытно: такое преодоление -- преодоление-борьба, преодоление-бунт -- нечасто встречается у ВВ, в большинстве текстов его нет. Не являются борьба, бунт его главной темой. Значит, мы ошиблись, ощущая энергию преодоления одной из основных сил, организующих поэтический мир Высоцкого? Но ведь преодоление не обязательно понимать как бунт и борьбу. Может, эта сила у ВВ имеет другую направленность, несет в себе не разрушительный, а созидательный заряд?