Вышка - [34]
— Гонять, — сказали хором.
— Тогда — вперед!
Мыльная пена шевелилась, как живая, блестела миллионами пузырьков, переливались радужно в свете лампочек. Крик стоял непрерывный. Скакали ремни, сапоги мелькали, табуреты летели кувырком.
— А ты что? — толкнул кто-то.
Стоял рядом Андрей. Взмокший. Рот набок. Глаза прыгают.
— Стоишь что? Я один гонять буду? А ты — кайфовать?
— Отойди к растакой матери! — заорал я. И взмахнул ремнем. И — хлясть! — по чьей-то спине. И еще раз.
Андрей уже где-то на лестнице — тоже наша территория.
Я смотрел на спину, по которой только что ударил… Секунда… вторая… третья… Нельзя так стоять! Нельзя. Но — ударить еще… Нет, никак. Злость пропала.
Злость вспыхнула, когда послышался приближающийся голос Зайцева:
— Не вижу усердия! Не вижу!
Злость вспыхнула оттого, что голос приближался, а я… я ничего не могу поделать, и сейчас опять…
— Бегом! — не узнавая своего голоса, крикнул я. И сама взлетела рука — ремень на мгновенье остановился в воздухе… — Хлясть!
— Бегом, падла!
— Давай, Лауров, давай, — бросил на ходу замкомвзвода.
И это кончилось. Завтрак.
— Садись!
Сел — и увидел перед собой того, кого ударил. Он не смотрел на меня, торопливо ел кашу. Без хлеба. Не досталось.
— На… — Я придвинул к нему два куска своего хлеба.
— Спасибо, — коротко сказал он. И опять опустил глаза в миску.
Ну что еще?..
Генерал появился, когда караул получал приказ.
Комбат приставил ладонь к шапке и успел сказать:
«Караул, слушай приказ», — дневальный закричал страшным голосом:
— БАТАЛЬОН, СМИРРРНА!!!
И сразу же вошел он. А за ним втекла большая толпа офицеров из штаба. Он был сухонький, с маленькой головой, на которой покачивалась дымчато-серая папаха. Глазки напирающие. Нос крючком. Яркие шелковые лампасы.
Генерал внимательно выслушал доклад Аржакова, потом повернулся к караулу. Папаха его, казалось, заняла всю казарму.
— Здорово, сынки! — неожиданно зычным голосом сказал он. Ответ громыхнул так, что стоящие за генералом офицеры осторожно заулыбались.
— Вот это орлы! — Качнулась папаха. Офицеры закивали согласно.
Генерал неожиданно быстро шагнул к Искакову, стройному и красивому казаху.
— Сколько отслужил, сынок?
— Год и три месяца, товарищ генерал, — четко выпалил тот.
— Невеста есть? А-а?
— Так точно, товарищ генерал, есть.
— А в отпуске ты был?
— Никак нет.
Папаха повернулась назад:
— Приказ министра вам известен? А-а?
— Так точно, товарищ генерал. Не успели… — отвечал Жигарев, стоявший ближе всех.
— Что, что, что вы не успели, майор?! — гаркнул генерал.
Жигарев что-то говорил, разводя руками.
— Ну что, мне самому объявить ему отпуск?
— Так точно… Никак нет, товарищ генерал, сегодня же подготовим приказ…
— С богом, сынки! — сказал генерал. И повернулся, поворачивая сопровождающих, и вышел.
Больше мы его не видели.
Вернулись с «Консерватории» — и сразу команда:
«Оружие не сдавать!»
Мы стояли у казармы в хрустящих от мороза полушубках, на плечах — ледяные автоматы. Теперь возвращались не затемно: день незаметно вырос, и солнце сейчас показывало тлеющую верхушку из-за дальней рощи. Ветер налетал, но лицо не так обжигало.
Из казармы вылетел Соловейчик.
— Нале-во! К автопарку бегом марш!
У автопарка стоял автозак. Стучал мотор.
— К машине!
Сели. Поехали. И тут заговорили, быстро и слишком громко. Кому-то земляк из первой спецроты успел сказать: «На „Детском саде“ — бунт».
Санек… Неужели…
Рядом — голоса, голоса… Какие-то испуганно-храбрые:
— Я их счас всех положу!.. Землю жрать будут!.. Ублюдки!..
Санек… Неужели?.. Да нет, их там полтысячи. А вдруг?
Машина летит как бешеная. Поворот. Еще поворот… Запрыгала. Вокруг попадали; чей-то рукав колючий обжег лицо; кто-то матюгается…
Остановились. Хлопнула дверца кабины. Лязгнуло железо — автозак открывается снаружи специальной отмычкой, открылась дверца с решетчатым оконцем — и мы запрыгали на упругий снег.
Ворота «Детского сада»… А народу! Зарябило в глазах от красных околышей и погон. Тут и офицеры штаба, и зоновские, и наши… Вон Вайсбард, Забелин… И еще незнакомые совсем офицеры; один без галстука, с растрепанными волосами, бледный… Шум стоит. Возле ворот по обе стороны вытянулась первая спецрота: белые шлемы с плексигласовыми забралами, дубинки М-65… Лица напряженные.
Ворота чуть приоткрылись и — спецрота сдвинулась плотнее, образовав узкий коридор. Красные околыши замелькали гуще…
— Вон, ведут! — громко сказал кто-то. По узкому проходу двое солдат из спецроты вели за руки зэка. А сзади еще двое вели второго. Зэки что-то выкрикивали, вырывались. Они были все ближе… Я подался вперед…
— Дай дорогу! — крикнул нам Соловейчик. Мы отошли от автозака, дверь которого была открыта. Автоматы направили на идущих.
— Ать, с-сука! — выворачивал зэк стриженую голову, скалил зубы.
Они были совсем близко от автозака, когда этот первый рванулся… Один конвойный отлетел, громыхнула железная дверь. И тут все, кто стоял близко, сняли с себя автоматы — и замелькали, забухали приклады.
— Осторожней, не убейте его! — кричал какой-то майор.
— Каз-лы! А-а!.. А-а!..
— Мешок на КСП упал, — захлебывался кто-то сзади. — Контролер полез, а они кирпичами… А тут — из караулки наши… крик, стрельба… Возле меня топор воткнулся в маскировочное…
Герой романа, «странный рыцарь» Анри де Вентадорн, проходит на наших глазах путь от наемника, которому папа Иннокентий III поручает найти и похитить Священную книгу богомилов, — до Главного Хранителя этой Книги, во имя истины избирающего смерть на костре Инквизиции. «Книга была искрой, воспламеняющей костры, — и на кострах этих сгорали люди, несшие свет. Но они сами выбрали свой путь».Из необычного сочетания авантюрности и жертвенности рождается особая притягательность образа главного героя.
Грустные и смешные повести о людях, которые в России были евреями, а в Израиле стали считаться русскими.
Либби Миллер всегда была убежденной оптимисткой, но когда на нее свалились сразу две сокрушительные новости за день, ее вера в светлое будущее оказалась существенно подорвана. Любимый муж с сожалением заявил, что их браку скоро придет конец, а опытный врач – с еще большим сожалением, – что и жить ей, возможно, осталось не так долго. В состоянии аффекта Либби продает свой дом в Чикаго и летит в тропики, к океану, где снимает коттедж на берегу, чтобы обдумать свою жизнь и торжественно с ней попрощаться. Однако оказалось, что это только начало.
Давно забытый король даровал своей возлюбленной огромный замок, Кипсейк, и уехал, чтобы никогда не вернуться. Несмотря на чудесных бабочек, обитающих в саду, Кипсейк стал ее проклятием. Ведь королева умирала от тоски и одиночества внутри огромного каменного монстра. Она замуровала себя в старой часовне, не сумев вынести разлуки с любимым. Такую сказку Нина Парр читала в детстве. Из-за бабочек погиб ее собственный отец, знаменитый энтомолог. Она никогда не видела его до того, как он воскрес, оказавшись на пороге ее дома.
Чтобы написать эту книгу, автор провёл восемь лет среди людей, живущих за гранью бедности. Людей, среди которых не работают категории современного общества. Среди люмпенов, у которых нет ни дома, ни веры, ни прошлого, ни будущего. Которые живут, любят и умирают как звери — яростно и просто. Она полна боли, полна отчаянной силы. Читать её тяжело, и всё равно читаешь на одном дыхании. И, прочитав, знаешь, что ты уже не такой, каким был тогда, раньше, когда открыл её в первый раз. И что снова возьмёшь её с полки — чтобы взглянуть в лицо этой тьме с её вопросами, ответов на которые, быть может, просто нет. 16+ Для читателей старше 16 лет.
Кайлу повезло во всем: с родителями, с друзьями и даже с родным городом. Трава тут выше, чем везде, кузнечики - больше, краски - ярче, солнце - теплее, а тишина - звенит. Правда, рядом - всего-то ручей перейти - находится лес, а в лесу - Институт... Но это совсем другая история, из которой Кайлу с друзьями остались лишь обрывки детских страшилок. Книга собрана пользователем vlad433 ([email protected]) специально для flibusta.is, приятного чтения :)