Вышка - [28]
Я сделал шаг назад!
Перед глазами — затылок. Сквозь отрастающие волосы просвечивает розовая кожа, и — розовые уши с пушком по краям.
Кто-то из второй — нашей! — шеренги уже дергал новоприбывших за новенькие ремни, слышится шепот:
«У-уу! А ну, подтяни!» Стоящий рядом Замятин, отслуживший полтора года, носком сапога стукнул стоящего впереди по ноге:
— Сколько тебе служить?
— Два года, — не поворачивая головы, прошептал тот.
— Что?! Сколько, сколько?!
— Два года.
— Да ты что! Шутишь? Может, я ослышался по старости, повтори.
— Два года.
— Ой-е-ей! Милый ты мой… Да как же это ты…
— Вольно! — командует замполит.
Правая нога впередистоящего чуть дрогнула — и тут же замятинский сапог стукнул по ней опять:
— Смирно, чека!
— Ведь команда «вольно» была, — шепотом возмущается тот.
— Тебе «вольно» еще до-олго не будет. Понял-да?
Вайсбард достал из кармана кителя платок, неторопливо, с удовольствием высморкался. Крякнул даже.
И заговорил:
— Довожу до вашего сведения, господа старослужащие… Или, как правильно — старики? Ну так вот, мои дорогие, семнадцать военнослужащих из нашего полка были в этом году отданы под суд. Из них пятнадцать — за неуставные отношения… Там, на правом фланге! Что за шум?.. Так, на чем я остановился?.. Да, прошу учесть, что только двое из этих пятнадцати попали в дисциплинарный батальон. Все остальные отбывают наказание в колонии общего и усиленного режима. А в колонии… — Вайсбард опять высморкался, аккуратно сложил платок. — А в колонии, вы и сами прекрасно знаете, какое отношение к бывшим охранникам. Нехорошее, прямо скажем…
— Каждый день слышим! — выкрикнул кто-то. — Дембель давай!
— Разговорчики! Когда туда попадете, поздно будет. Так теперь о главном. То есть о несении боевой службы нашими доблестными конвойниками. Как вы говорите — конвойные волки?..
Замполит стал говорить о бдительности, о попытках побега на других зонах: в Казахстане, Сибири, Молдавии… Сказал, что один из тех семнадцати судился за допущение побега, уснул на посту…
— Отбой будет?! — крикнули опять.
— Двенадцать часов уже!
— Завтра на вышке спать буду!
— Кто кричал? — тихо спросил замполит. В это время закричал дневальный:
— Батальон…
Комбат уже входил и делал знак рукой: отставить.
— Почему люди не спят? — перебивая доклад замполита, прохрипел он.
— Дело в том, что мне необходимо было кое-что довести до сведения военнослужащих, — произнес Вайсбард. И поджал тонкие губы. — Моя обязанность…
— Дополнительный паек на жилую зону отправили?
— Э-э… Я сейчас выясню у дежурного. Дежурный!
— Отставить, — негромко сказал Аржаков. — Объявляйте отбой. — И еще что-то, совсем тихо.
— Отбой, батальон! — бросил замполит.
— Взвод, отбой! — отозвался Зайцев, расстегивая ремень.
— Отделение, отбой! — подхватил Кучеров, наш отделенный.
Первая шеренга уже неслась с шумом и топотом, срывали на бегу форму. Наш призыв торопливо — но не бегом! — устремился за ними. Сзади вышагивали деды, щелкали ремнями, громко разговаривая…
Утром, когда команда открыла мне глаза, я сразу вспомнил о девяти новоприбывших.
…Они метались в поисках ведер, тряпок. Наш призыв наматывал на руки ремни… Деды — их уборка уже не касалась — спали. Зайцев, приподняв голову, проговорил хрипло:
— Пять минут на уборку.
— Бегом, бегом! — покрикивал Андрей. Оказывается, у него очень громкий голос.
— Время идет, — пробормотал Зайцев, натягивая одеяло на голову.
— Живей! — заорал кто-то. Вокруг подхватили.
Я стоял, сжимая ремень в опущенной руке. У ног покачивалась спина, слышалось пыхтенье, скрип мокрых сапог… Своей же спиной я чувствовал взгляды годков. Со всех сторон…
Что он так медленно моет? Сколько можно… Уйти бы куда-нибудь! Скорей бы это кончилось… Ну что он возится!
Спину жгло…
Ремень врезается в руку… рука запотела…
— Лучше, лучше мойте! — со всех сторон слышалось, и щелкали звонко ремни.
Я смотрел на эту спину: хэбэ задралось и была видна белая кожа, под которой ходили, выпирая, круглые позвонки. Блестели капельки пота… Вокруг слышались то удар, то грохот опрокинутого ведра.
— Быстрей! Еще быстрей!
Щелк! Щелк!
Я смотрел на эту спину и пытался сосредоточиться на том, что вот он, чека вонючий, стоял бы надо мной, призовись я годом позже, стоял бы, сука, и не держал бы ремень в опущенной руке… Нужно было сосредоточиться на этом. Ну ведь было бы так, было бы!.. И как же я зол на него за это, как я ненавижу его, его… Вижу: позвонки выпирают и кожа на том месте побледнела… Он же ненавидит меня!
— Батальон, смирно! — крикнул дневальный на той половине. Спящие повскакивали, стали одеваться.
В проходе показался Вайсбард.
Зайцев, успевший уже одеться, крутился среди уборщиков, покрикивал громко.
— Отставить, — сказал замполит. — В чем дело, Зайцев? Половина седьмого, а вы еще чухаетесь!
— Сейчас закончим, товарищ…
— Отставить. Сержанты! Где сержанты? Так, трое, четверо… Все? Отлично. Возьмите-ка тряпки. Возьмите, возьмите… Раз не умеете командовать, делайте сами. Приступайте.
Сержанты нерешительно начали мыть. Вайсбард смотрел-смотрел, потом глянул на часы.
— Так, еще две минуты в вашем распоряжении.
И ушел. Чтобы не мешать.
Раздался хлесткий удар тряпкой. Андрей, вытирая рукавом мокрое лицо, отступил в угол. Зайцев повернулся… шарп! Мамаджанов, отпрянув, кувыркнулся через табурет.
Вы верите в судьбу? Говорят, что судьба — это череда случайностей. Его зовут Женя. Он мечтает стать писателем, но понятия не имеет, о чем может быть его роман. Ее зовут Майя, и она все еще не понимает, чего хочет от жизни, но именно ей суждено стать героиней Жениной книги. Кто она такая? Это главная загадка, которую придется разгадать юному писателю. Невозможная девушка? Вольная птица? Простая сумасшедшая?
Действие романа «Дети Розы» известной английской писательницы, поэтессы, переводчицы русской поэзии Элейн Файнстайн происходит в 1970 году. Но героям романа, Алексу Мендесу и его бывшей жене Ляльке, бежавшим из Польши, не дает покоя память о Холокосте. Алекс хочет понять природу зла и читает Маймонида. Лялька запрещает себе вспоминать о Холокосте. Меж тем в жизнь Алекса вторгаются английские аристократы: Ли Уолш и ее любовник Джо Лейси. Для них, детей молодежной революции 1968, Холокост ничего не значит, их волнует лишь положение стран третьего мира и борьба с буржуазией.
Прототипы героев романа американской писательницы Ивлин Тойнтон Клея Мэддена и Беллы Прокофф легко просматриваются — это знаменитый абстракционист Джексон Поллок и его жена, художница Ли Краснер. К началу романа Клей Мэдден уже давно погиб, тем не менее действие вращается вокруг него. За него при жизни, а после смерти за его репутацию и наследие борется Белла Прокофф, дочь нищего еврейского иммигранта из Одессы. Борьба верной своим романтическим идеалам Беллы Прокофф против изображенной с сатирическим блеском художественной тусовки — хищных галерейщиков, отчаявшихся пробиться и оттого готовых на все художников, мало что понимающих в искусстве нравных меценатов и т. д., — написана Ивлин Тойнтон так, что она не только увлекает, но и волнует.
В первую часть сборника «Синдром Черныша» вошли 23 рассказа Дмитрия Быкова — как публиковавшиеся ранее, так и совсем новые. К ним у автора шести романов и двух объемных литературных биографий отношение особое. Он полагает, что «написать хороший рассказ почти так же трудно, как прожить хорошую жизнь». И сравнивает свои рассказы со снами — «моими или чужими, иногда смешными, но чаще страшными». Во второй части сборника Д.Быков выступает в новой для себя ипостаси — драматурга. В пьесах, как и в других его литературных произведениях, сатира соседствует с лирикой, гротеск с реальностью, а острая актуальность — с философскими рассуждениями.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.