Вышка - [19]
— Да ничего, нормально. — Я улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка вышла веселей. И покосился на тропу наряда.
— Не волнуйся, меня от вас не видно, если что — я свалю по-быстрому. — Он помолчал, потом поглядел по сторонам и сказал: — Я тебе курехи подогнать хочу. Сможешь взять?
Вытащив из кармана телогрейки красную пачку «Примы» с прикрученным к ней большим загнутым гвоздем, он еще раз огляделся и метнул из-под себя.
Пачка красной птицей пролетела над двумя рядами проволоки, стукнулась в столбик последнего и отскочила на снег запретки.
— Эх, в рот того мента! — Он хлопнул себя по колену и оглянулся. Запретка, снег с красным пятном пачки перекосились в глазах. Целая пачка! Вот она, лежит в двух шагах. И — не взять ее! Чтобы взять, надо спуститься с вышки… А как, как спуститься? С шестого поста часовой обязательно увидит. Кажется, он сюда и смотрит…
— Подожди, Зинур! — Из-за щебневой кучи выглядывал Санек. В руках — длинная тонкая арматурина.
Он лет на живот и быстро прополз между двух сугробов к самому ограждению. Лежа на боку, просунул арматурину под нижнюю проволоку и стал тянуться к пачке.
Кончик арматурины качался в нескольких сантиметрах от нее.
Он просунул руку до самого плеча — и кончик прута закачался совсем рядом…
— Не надо, Санек! Не надо… Я сам.
Я до рези в глазах стал вглядываться в белеющую в двухстах метрах вышку. Там часовой, перегнувшись через стенку, смотрел по ту сторону маскировочного ограждения… Сжал ремень автомата, прикрыл глаза — и запрыгали под ногами ступеньки…
Я старался стать как можно меньше. Присел на корточки, снял с себя автомат, взял его за ствол, просунул между проводами и начал прикладом подтягивать пачку. Пачка начала приближаться.
— Давай, Зинур, я тут секу, — подбадривал голос с той стороны.
Наконец пачка приблизилась, и я сунул руку между стальными нитями. Острый шип куснул — на снег упало несколько красных капель. Нарыв будет…
Я курил, привалившись спиной к хрустящей от инея стене вышки. Санек сидел у щебневой кучи, улыбался глазами.
— Ну ты особо не расстраивайся, — говорил он. И дышал на багровые пальцы. — Полтора года пролетят, как дым, оглянуться не успеешь.
— А тебе… сколько еще?
— Мне-то? Да мне всего-то ничего. Семь месяцев, и все — январи.
— Семь месяцев?.. Почему январи?.. И тут дошло вдруг:
— Семь лет?!
Его странно искрящиеся глаза смотрели весело.
Мне стало не по себе, и я улыбнулся.
— Ну что, брат, побегу я, сейчас по ходу смена… Если что — спросишь. Фамилия — Журавлев, отряд — четырнадцатый. Если вдруг меня не выпустят — все может быть, — я пацанам своим цынкану за тебя, можешь на них положиться, мальчишки путевые…
Он скрылся за серой кучей, и уже вдалеке мелькнула его черная шапка.
Пришла смена.
Зайцев задержал внизу сменного, показал автоматом на КСП[8].
— Что это?
Снег на полосе был взрыхлен. Прикладом…
— Так было, товарищ сержант.
— А какого ты х… не доложил? А?.. Ну ладно, придем в батальон… На пост шагом марш! — скомандовал он сменному.
Мы шли гуськом по глубокому разрезу тропы. Впереди покачивалась спина Зайцева. Из-за плеча его вместе с лохмотьями пара вылетали слова:
— Лауров, я же все равно сделаю из тебя то, что надо! Я же тебя… Ты же у меня гнить будешь на полах! И я не я буду…
Из-за его плеча наплывал шестой пост. Часовой уже сошел вниз и стоял теперь на нижней ступени. И смотрел на нас. Это был Морев. Ветерок шевелил его светлый чубчик, брызжущий из-под ушитой аккуратной шапочки, во рту перекатывалась папироса.
Он, ни слова не говоря, шагнул навстречу помощнику и — резко выбросил руку в его лицо. Хрустный стук — сержант, взмахнув руками, повалился на меня, волосы его скользнули по моему подбородку. А Морев лениво выцеживал сквозь зубы:
— Ты, сержант! Ты опоздал на десять минут. Ты что, моей смерти желаешь? Чтоб я дембель свой не увидел?..
Зайцев потирал ладонью скулу, молчал; его толстые губы подрагивали.
— Неси, — сунул мне свой автомат Морев и зашагал вразвалку по тропе. Теперь впереди покачивалась его спина: пушистая новая шинель, перехваченная желтым ремнем.
Во дворе караулки он взял меня за рукав и отвел в сторону:
— Чека! Если я еще увижу, что ты разговариваешь с зэком — сгною, — очень спокойно сказал. И добавил: — Слишком ты рано связь начинаешь, отслужи сперва с мое.
Его шинель сильно оттопыривалась на груди. Он перехватил мои взгляд, полез за пазуху и протянул пачку «Беломора»:
— На. Будешь вспоминать, что был такой дембель Морев!
Я поставил заиндевелый автомат в пирамиду, присел у гудящей печки, прислонил оглохшие ноги к стене. На малиновой плите посвистывал пузатый чайник, а на столе лежали кульки, один был разорван и оттуда выглядывала конфета в яркой обертке. Тут же лежали пачки сигарет, чай и тяжелый на вид промасленный сверток. Наверное, сало.
Морев в расстегнутом хэбэ — видна была красная шерстяная кофта — сидел над всем этим. Ножом с разноцветной ручкой он открывал банку с джемом. Сапоги его стояли на кирпичах печки, от них валил пар. Рядом с Моревым сидел и курил собаковод Каюмов, остальных я еще не знал, призыв отличал по внешнему виду, по выражению лица…
Во дворе послышался слишком громкий голос помощника:
Автобиографичные романы бывают разными. Порой – это воспоминания, воспроизведенные со скрупулезной точностью историка. Порой – мечтательные мемуары о душевных волнениях и перипетиях судьбы. А иногда – это настроение, которое ловишь в каждой строчке, отвлекаясь на форму, обтекая восприятием содержание. К третьей категории можно отнести «Верхом на звезде» Павла Антипова. На поверхности – рассказ о друзьях, чья молодость выпала на 2000-е годы. Они растут, шалят, ссорятся и мирятся, любят и чувствуют. Но это лишь оболочка смысла.
Однажды учительнице русского языка и литературы стало очень грустно. Она сидела в своем кабинете, слушала, как за дверью в коридоре бесятся гимназисты, смотрела в окно и думала: как все же низко ценит государство высокий труд педагога. Вошедшая коллега лишь подкрепила ее уверенность в своей правоте: цены повышаются, а зарплата нет. Так почему бы не сменить место работы? Оказалось, есть вакансия в вечерней школе. График посвободнее, оплата получше. Правда работать придется при ИК – исправительной колонии. Нести умное, доброе, вечное зэкам, не получившим должное среднее образование на воле.
Евгений Бабушкин (р. 1983) – лауреат премий «Дебют», «Звёздный билет» и премии Дмитрия Горчева за короткую прозу, автор книги «Библия бедных». Критики говорят, что он «нашёл язык для настоящего ужаса», что его «завораживает трагедия существования». А Бабушкин говорит, что просто любит делать красивые вещи. «Пьяные птицы, весёлые волки» – это сказки, притчи и пьесы о современных чудаках: они незаметно живут рядом с нами и в нас самих. Закоулки Москвы и проспекты Берлина, паршивые отели и заброшенные деревни – в этом мире, кажется, нет ничего чудесного.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Северин – священник в пригородном храме. Его истории – зарисовки из приходской и его семейной жизни. Городские и сельские, о вечном и обычном, крошечные и побольше. Тихие и уютные, никого не поучающие, с рисунками-почеркушками. Для прихожан, захожан и сочувствующих.
Новый роман Скарлетт Томас – история о Наташе, дочке русского олигарха, которую отправляют учиться в Англию, в частную школу-интернат. Мрачный особняк, портреты Белой Дамы повсюду – это принцесса Августа, которая некогда жила здесь, а теперь является, как поговаривают, в качестве привидения. И соученицы Наташи, помешанные на диетах. В игру “Кто самая худая” включается и Наташа. Но игра эта оборачивается драмами и даже трагедиями.