Вышка - [18]
В столовой было холодно и полутемно. Пахло сырыми полами. Мы молча снимали со столов длинные лавки, расставляли посуду.
Пришел заспанный хлеборез, взлохмаченный, в нательной рубашке. Шлепая сланцами, сказал, не повернув головы:
— За мной иди.
Сзади на его штанах в такт шага ходила стрелка — то вправо, то влево…
Караул стоял на втором этаже у раскрытых дверей ружпарка. Сегодня — «Детский сад». Мой пост — седьмой. Помощником начкара идет командир отделения младший сержант Зайцев.
Вчера перед отбоем его били в умывальнике три старика. За то, что не смог «отмазать» их на вечерней поверке и замполит «застукал»… И еще за то, что плохо гоняет сынков и дедам, которым «завтра домой», приходится себя «волновать».
Сейчас он стоит посмотрит прямо на меня. Смотрит — и рот его открывается… выбрасывает:
— Рядовой Лауров!
— Я!
— Ко мне!..
Глаза его теперь — совсем близко. Они светлые и какие-то напряженные…
Он цапнул рукой за пряжку моего ремня, дернул на себя.
— Почему койку не заправили, товарищ солдат? Глаза его налезают на лицо…
— Что ты так смотришь! — Зайцев как-то торопливо размахнулся.
…Его лицо резко отлетело — покачивается где-то наверху. В груди — тугая тяжесть… поднимаюсь. Из ружпарка высунулся дежурный. Прикрывая ладонью расползающийся от зевоты рот, сказал:
— «Детский са-ад», вооружайтесь давай, без пятнадцати семь!
— Нале-во! — Затылок Зайцева замаячил в дверях ружпарка…
Опять, как вчера, заскрипели, расползаясь на две половины, посеребренные инеем ворота. В гулком шлюзе колыхалась, искря багровыми вспышками, темная масса.
Небо уже чуть синело по краям, и в темноте виднелись более темные фигуры — оцепление. Лаяли собаки, разрывая звонкий воздух.
— Первая пошла! — кричал прапорщик, крест-накрест перетянутый блестящими ремнями, и тер перчаткой ухо.
— Вторая пошла!.. Третья!.. А ну назад, волк тряпочный!..
В машине я оказался один. Уселся поудобнее, автомат зажал между колен… Целых сорок минут ничего не будет — только белая дорога, огоньки…
Тронулись. За решеткой — темнота и приглушенные голоса.
Вспышка сигареты высветила губы и кончик носа. Смутно блеснули глаза.
— Кто помощник сегодня, земляк?
— Зайцев.
— Это со второго взвода, что ли? Мордастый такой? А Гаджимагомедов где?
— На «Институте», кажется…
— Чифир есть, командир? — появился новый голос. Я покачал головой.
Табачный дым доносился до лица. Я сглотнул слюну.
— Закурить не найдется? Молчание.
— Он не слышит, земляк, — врезался вдруг в молчание другой голос, отчетливый, звенящий. — На, держи.
Сквозь решетку протиснулась рука с зажатой между длинных пальцев папиросой.
— Передай ему, — сказал кто-то сзади, и сигарета с фильтром очутилась в моей руке.
— Откуда сам? — спросил первый — простуженный — голос. Я ответил.
— А звать тебя как?
Это спрашивал тот, что дал папиросу. Его голос опять прорезался как-то неожиданно из общего гула.
— Зинур… А… а тебя?
— Санек меня… Ты на каком посту сегодня? На пятом?.. Ну я подойду, если что.
Машина уже катила среди проступающего неясно города. Слоистый туман зыбко покачивался, зацепясь за верхушки деревьев, дома становились отчетливей — они вырастали.
Зэк с простуженным голосом просунул сквозь решетку пухлый конверт, сложенный вдвое и перемотанный ниткой.
— Зинур, наверни…
Я взял конверт. Повертел в руках.
— Это письмо, Зинур, — пояснил Санек. — Метни гражданскому, чтобы в ящик кинул.
Машина затормозила у перекрестка. По тротуару выстукивала женщина в дымчато-серой шубе и полыхающей шапке.
— Гражданочка! Эй, гражданочка! — закричал простуженный голос. Я приготовился.
Но женщина проходила, мерно покачивая рыжим огнем на голове.
— Женщина! — Зэк схватился за решетку черными от татуировки руками. — Дамочка! Эй, дамочка!
Женщина не останавливалась. Зэк вдавил лицо в прутья и, вывернув рот, завопил:
— Манда безжопая!
Женщина резко остановилась, показала разгорающееся лицо.
— Это кто там такой говорливый? — Даже отсюда было видно, как раздуваются ее ноздри и вздымается грудь. — А ну, покажись.
— Да если я тебе покажусь, — закричал зэк, — то ты на своих трусах повесишься!
Темнота фургона взорвалась гоготом и улюлюканьем. Кто-то пронзительно засвистел. Машина тронулась, и я уже не услышал, что отвечала женщина, видел только прыгающие губы…
Все было, как и вчера: машины, переваливаясь на прихваченных морозом колдобинах, вползли на объект, часовые, и я в их числе, заняли посты — и посыпались из фургонов на белый снег черные фигурки. Они тут же исчезали. Через несколько минут никого уже не было — пустынная, занесенная снегом территория… яркий снег. А неподвижные здания задымили со всех концов.
Я уже знал, что стоять, не двигаясь, нельзя, и сразу начал шагать из угла в угол, стараясь делать шаги порезче, и в каждый угол стукал носком сапога. Все сильней и сильней стукал…
— Ну как ты там, Зинур?
У запретки сидел Санек и весело смотрел на меня снизу вверх. Теперь я по-настоящему разглядел его. У него было бледное тонкое лицо с острым подбородком и выпирающими скулами. И на этом лице как-то необыкновенно светились яркие точки глаз. На нем была новенькая телогрейка, синий пушистый шарф, а на ногах белые валенки, обшитые кожей.
Автобиографичные романы бывают разными. Порой – это воспоминания, воспроизведенные со скрупулезной точностью историка. Порой – мечтательные мемуары о душевных волнениях и перипетиях судьбы. А иногда – это настроение, которое ловишь в каждой строчке, отвлекаясь на форму, обтекая восприятием содержание. К третьей категории можно отнести «Верхом на звезде» Павла Антипова. На поверхности – рассказ о друзьях, чья молодость выпала на 2000-е годы. Они растут, шалят, ссорятся и мирятся, любят и чувствуют. Но это лишь оболочка смысла.
Однажды учительнице русского языка и литературы стало очень грустно. Она сидела в своем кабинете, слушала, как за дверью в коридоре бесятся гимназисты, смотрела в окно и думала: как все же низко ценит государство высокий труд педагога. Вошедшая коллега лишь подкрепила ее уверенность в своей правоте: цены повышаются, а зарплата нет. Так почему бы не сменить место работы? Оказалось, есть вакансия в вечерней школе. График посвободнее, оплата получше. Правда работать придется при ИК – исправительной колонии. Нести умное, доброе, вечное зэкам, не получившим должное среднее образование на воле.
Евгений Бабушкин (р. 1983) – лауреат премий «Дебют», «Звёздный билет» и премии Дмитрия Горчева за короткую прозу, автор книги «Библия бедных». Критики говорят, что он «нашёл язык для настоящего ужаса», что его «завораживает трагедия существования». А Бабушкин говорит, что просто любит делать красивые вещи. «Пьяные птицы, весёлые волки» – это сказки, притчи и пьесы о современных чудаках: они незаметно живут рядом с нами и в нас самих. Закоулки Москвы и проспекты Берлина, паршивые отели и заброшенные деревни – в этом мире, кажется, нет ничего чудесного.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Северин – священник в пригородном храме. Его истории – зарисовки из приходской и его семейной жизни. Городские и сельские, о вечном и обычном, крошечные и побольше. Тихие и уютные, никого не поучающие, с рисунками-почеркушками. Для прихожан, захожан и сочувствующих.
Новый роман Скарлетт Томас – история о Наташе, дочке русского олигарха, которую отправляют учиться в Англию, в частную школу-интернат. Мрачный особняк, портреты Белой Дамы повсюду – это принцесса Августа, которая некогда жила здесь, а теперь является, как поговаривают, в качестве привидения. И соученицы Наташи, помешанные на диетах. В игру “Кто самая худая” включается и Наташа. Но игра эта оборачивается драмами и даже трагедиями.