Вышиванка для Маугли - [3]

Я достал мобильник и стал искать в базе данных Карпуху. Пусть он это сейчас ему сам скажет.

- А ваши родители тоже львовяне?

- Мати так, а батько вiйськовий – iз Тамбова. Вiн менi i прищепив любов до серйозних книжок и розумiння, що коли нацiя понад усе – то iз людини можна виробляти мило та гудзики.

Я сбросил звонок и опустил руку.

- А скажите, - спросил я с последней надеждой, - а среди ваших одноклассников или сокурсников есть такие, чтоб были коренные, местные на несколько поколений, но тоже рассуждали, как вы.

- Ви що! – усмехнулся парень. - Я тут гава-альбiнос. Я дуже перепрошую – я вже поспiшаю.

И он поторопился к выходу.

Я возвращался из Львова на день раньше, сидел в пустом купе и спать мне долго не хотелось. Я впервые подумал, что спор выиграть может оказаться сложнее, чем я думал. Надо у Карпухи спросить - можно ли будет, если что, продлить его еще на месяц. Потом незаметно задремал.

ТРИ ТОВАРИЩА

Утром, выйдя из поезда, прямо с перрона набрал Карпуху.

- Продлить на месяц? – переспросил он. – Ишь, чего захотел. А может тебе на полгода продлить? Аж до весны - когда на деревьях нырки распустятся и аркуши появятся. Напоминаю - у тебя осталось десять дней, а потом или приводи нацыка-гуманиста или гони коньяк. (Карпуха засмеялся в трубку). Можешь вместо нацыка доставить мне людоеда-вегетарианца. Или шахида - противника насильственной смерти. Или зрячего крота. Кстати, когда будешь покупать коньяк – бери только со склада, это тебе обойдется дешевле. Всё пока. До пробачення.

Карпуха так не любил украинских националистов, что не упускал возможности поиздеваться даже над их ни в чем не повинной мовой, хотя раньше, насколько я помню, он очень любил петь украинские песни. Ладно, подумал я, я найду ему такого здесь, в Киеве. Поспрашиваю по старым знакомым. Не иголку ведь искать.

Первый, к кому я поехал, был мой давний приятель - художник Серега Потусклов, активный участник оранжевого сумасшествия. Последнее время он много общался с националистами.

- Может ли нацык стать цивилизованным? - переспросил он меня, когда я ему рассказал о споре. - А зачем? Он и так цивилизованный.

- А разве могут цивилизованные люди русский язык приравнять к детской порнографии и ото всюду искоренять его, как какой-то сорняк.

- Так сорняк он и есть. Ведь государственный у нас украинский – он объединяет нацию, а единая нация, это как сжатый кулак.

- Погоди, а как же права человека?

Потусклов засмеялся.

- В жизни бывают ситуации, когда права человека нужно нарушать ради его же блага. Например, если я возьму тебя сейчас одной рукой за волосы и изо всех сил ударю коленом в пах, будет ли это нарушением твоих прав?

- Конечно.

- А теперь представь - те же действия, только на Днепре, когда ты тонешь и судорожно вцепился в своего спасителя, топя его самого и мешая ему тебя спасать. Скажи - ради твоего спасения, тебя можно между ног хорошенько двинуть и больно за волосы потянуть? (Это, кстати, чтоб ты знал, совет из «Инструкции по спасению на воде».) Так вот, будет это нарушением твоих прав?

- Нет.

- То-то же, - многозначительно поднял указательный палец художник. Его палец был цветной, весь в пятнах акварели и гуаши, но заметно преобладал коричневый. – Вот так и с русским языком.

- Логично, - сказал я. – Только тогда Украину переименуйте в Титаник. Чтоб все получили статус утопающих. И объясните миру, почему вместо спасательных кругов, вы бросаете людям украинские словари, причем, стараясь попасть по голове.

- Не согласен с твоим сравнением, я по гороскопу – «весы». И я умею всё логически уравновешивать, а ты нет.

- Понятно, больше вопросов нет, - ответил я, и уже уходя, добавил. – А знаешь, я недавно прочитал, что «весы» - единственный из всех знаков Зодиака, который не живой и не имеет мозга.

После художника я отправился на книжный рынок Петровку. Там торговал книжками мой второй товарищ – Гера Полуэктов. Мы с ним в одном дворе росли.

- Люди, конечно, равны, – сказал Гера, поправляя очки, - какие могут быть вопросы? Но. Есть такое понятие – историческая справедливость. Например, если русские устроили голодомор и геноцид, то они должны за это отвечать или, как минимум, извиниться.

- А кто именно должен отвечать? – спросил я.

- Я же сказал – русские. Если, конечно, у них есть совесть.

- Погоди, Гера. Геноцид - если таковой вообще был! – это конкретное преступление конкретных людей. И если преступники уже умерли, то должны ли их внуки и правнуки нести ответственность?

- Конечно.

- То есть, правнук за прадеда. Лихо. До такого даже Сталин не догадался - у него было только сын за отца. А в Европе, например, считают, что каждый человек - это отдельная личность и ответственность он несет только за себя и за свои поступки.

- Не согласен, - возразил Гера. – Вот в Германии извинились. В Австралии тоже. Я знаю и другие примеры.

- Знаешь в чем разница, - ответил я. – Извиняться и каяться – это добровольное дело, особенно, если не виновен. И им те, пред кем они извинялись, на головы сейчас не садятся. А у нас еще чуть-чуть и извиняться уже придется националистам. Причем сегодняшним. За сегодняшние преступления, куда более очевидные, чем надуманный геноцид.