Высадка в Нормандии - [212]

Героу был неправ. Никто в этот день не ощущал такого нетерпения, как генерал Леклерк. Чтобы ускорить наступление, он уже бросил свой резерв, тактическую группу Дио, в бой в рабочих пригородах Парижа, но Антони удалось захватить только в 16:00. Линия обороны немцев, проходившая через Арпажон, оказалась защищена гораздо лучше, чем ожидалось.

Опасаясь, что немецкие подкрепления могут войти в столицу с севера, Леклерк отчаянно стремился достичь центра до наступления темноты. Чтобы поднять дух бойцов Сопротивления, он отдал приказ пилотам своих самолетов-корректировщиков сбросить утяжеленные вещмешки с листовками. В листовках была сказано просто: «Держитесь, мы идем».

Рота капитана Дрона сумела обойти Френе и выйти к Круа-де-Берни. Именно оттуда они в первый раз увидели Эйфелеву башню. Рота получила приказ вернуться на Орлеанскую дорогу. Там их остановил генерал Леклерк, в своем неизменном кепи с танковыми очками, с нетерпением постукивавший по земле тростью.

– Дрон! – окликнул его Леклерк. – Что вы здесь делаете?

– Возвращаюсь к оси [наступления], как и было приказано, мой генерал!

Леклерк сказал ему, что это идиотизм. Он взял его за рукав и указал на столицу.

– Мчитесь в Париж, в самое сердце Парижа, – сказал Леклерк.

Небритый Дрон, стоя «смирно» в своем измятом кепи и пропитанной потом американской форме, едва не лопавшейся на его солидном брюшке, отдал Леклерку честь. Опросивший местное население генерал приказал ему собрать все силы, какие только сможет, и избегать главных транспортных артерий города. Дрон должен был добраться до центра Парижа и передать бойцам Сопротивления, чтобы те держались и не падали духом. Основные силы дивизии должны войти в город на следующий день.

К 19:30 «девятка» Дрона, собрав пятнадцать бронетранспортеров, каждый из которых получил название в честь одной из битв времен Гражданской войны в Испании – «Мадрид», «Гвадалахара», «Брунете» и т. д., двинулась вперед. В последнюю минуту к роте испанских республиканцев присоединился саперный взвод и три «Шермана» 501-го танкового полка, преданного лично де Голлю. Их танки носили имена битв времен Наполеоновских войн, произошедших после 1814 г., – «Монмирай», «Ромийи» и «Шампобер». Командиром был лейтенант Мишар, священник из ордена Белых отцов[281].

В голове колонны шел бронетранспортер «Гвадалахара». Путь ему показывал местный житель на древнем мотоцикле. Он знал все закоулки и расположение немецких постов, так что небольшая группа Дрона преодолела оставшуюся часть пригородов без приключений и вышла к Итальянским воротам, самой южной точке Парижа. Жители приветствовали их вступление в город овациями. Колонну часто останавливали ликующие парижане, не верившие, что это – французские войска, пришедшие спасти столицу. Еще один проводник, армянин по национальности, подъехал к ним на мопеде. Дрон велел провести их к мэрии, но когда он вернулся к своему джипу, то обнаружил на его капоте дородную женщину из Эльзаса, сидевшую в позе Марианны, символизирующей Французскую Республику.

Незаметно удаляясь по закоулкам от авеню д’Итали, они направились на север к Аустерлицкому мосту. Как только колонна достигла дальнего берега Сены, она свернула налево и пошла по набережной. В 21:10 танки и бронетранспортеры с грохотом выкатились на площадь перед мэрией.

На другом конце Парижа танки полковника де Ланглада достигли своего рубежа – Севрского моста. По приказу майора Массю, впоследствии прославившегося жестокостью во время Алжирской войны, один из «Шерманов» Африканских стрелков пошел по мосту в сопровождении двух пеших бойцов Сопротивления. К их облегчению, мост не был заминирован, зато его периодически обстреливала немецкая артиллерийская батарея с Лоншанского ипподрома.

В мэрии капитан Дрон приказал своим бойцам занять круговую оборону. Он вошел в здание и поднялся по главной лестнице, чтобы доложиться. Лидеры Сопротивления во главе с Жоржем Бидо обняли его. Бидо попытался произнести речь, но не смог совладать с нахлынувшими эмоциями.

Снаружи горожане столпились вокруг танков и бронемашин. Сначала люди нервничали, но когда они увидели символ дивизии в виде карты Франции с лотарингским крестом, то просто обезумели от радости и бросились целовать солдат, утиравших выступившие на глаза слезы. Несколько человек бросились к близлежащим церквам. Зазвонили колокола, и вскоре над вечерним городом уже раздавался голос Бурдона – главного колокола собора Нотр-Дам. Уже не имевшая сил выходить из дома Колетт со слезами радости написала, что в тот памятный вечер «ночь была ярче рассвета».

Именно голос Бурдона наконец-то убедил жителей Парижа, что они свободны. Одна беженка из Нормандии как раз раздевалась перед сном, когда услышала перезвон колоколов. На улицу начали выбегать люди и кричать: «Наши пришли!»

На другом конце улицы Риволи генерал фон Хольтиц с офицерами своего штаба распивал в приемной шампанское из погребов отеля «Мерис». Той дождливой августовской ночью они обсуждали другую, Варфоломеевскую ночь, сравнивая собственное положение с положением гугенотов. Услышав перезвон колоколов, Хольтиц встал и подошел к письменному столу. Он позвонил генерал-лейтенанту Шпейделю и, дождавшись соединения, поднес трубку к окну. Шпейдель сразу понял, что это значит. Хольтиц, сознававший, что еще долго не увидит Германию, попросил Шпейделя позаботиться о его семье.