Выруба - [27]

Потеряв и эту подругу, Валентин постепенно соскакивает с пива, и через некоторое время устраивается на работу в КЭЧ при летном училище, благодаря Бате, который за него, как за старого «боевого» товарища, замолвил слово. Теперь он ходит, пинает своих кочегаров и проверяет давление в котлах. Платят, конечно, мало, а проблем с обогревом домов, подачей воды и вывозом жидких и твердых бытовых отходов много, но это его отвлекает от личных проблем, появляется круг новых обязанностей и знакомых, какая-то ответственность и цель. Небо ещё продолжает манить, и Валентин, иногда поддает, но всё это уже цветочки, по сравнению с тем, что было четыре года назад. Наступила другая — гражданская жизнь.

Машина появилась на просеке, когда ночь уже во всю вступила в свои права. Особо холодно не было и не было скучно тем, кто остался у костра — они рассказывали друг другу о своей жизни, шутили, пили чай и немного сдружились, узнав, кое-что друг о друге. Машину они услышали намного раньше, чем она появилась. Семеныч, как только подъехал к кромке леса, стал сигналить, на всякий случай, чтобы услышал Ерёма (он почему-то думал, что Ермолай не вернулся). Олег и Макарыч так и поняли, и решили на всех вскипятить чайку. Сначала показался свет фар между деревьев, а потом и долгожданная будка поднялась из-за пригорка. Ура! Прощай морозы! Сейчас «тыщу» распишем!

— Спорим, вас двое! — сказал Андрей, выпрыгнув из кабины. От него пахло спиртным.

— Спорим, — ответил Олег.

— Пацан решил, видимо, поймать экстримальных ощущений, — предположил Андрей. — Как бы не замерз в лесу.

— Что там синоптики обещают? Погоду слышали? — спросил Макарыч.

— Да, хуйня — двадцать — двадцать пять.

— Н-да! Но всё равно не жарко.

— Если не дурак — выживет.

— Ты это завязывай, Андрюша! Выживет! Должен. Обязан выжить — я бы не хотел вместе с козами жмура домой вести.

— Выживет, выживет, — успокоил Андрей. — Семеныч говорит, что он уже ночевал в лесу. Значит, знает, что делать.

— Ну, дай Бог. Хорошо, если так.

Макарыч посветил фонариком в котелок. Ещё не закипело.

Семеныч всё ещё что-то возился в кабине.

— Пойду-ка я печку в будке затоплю, — сказал Олег. — Что-то я подзамерз.

— Давай. Можешь там чего-нибудь на стол сварганить. Скажи Семенычу, чтоб свет включил.

— Я, пожалуй, ещё дров принесу — жечь костер, видимо, всю ночь придется — на всякий случай, — предположил Андрей, взял топор и пошел в темноту леса.

Через полчаса, когда был уже готов чай, в кунге было тепло, на столе было что надо, продолжал гореть костер, мужики резались в карты. Тот, кто сидел на прикупе, после раздачи иногда выходил, подбрасывал веток в огонь, несколько раз сигналил и возвращался, говоря: «Никого» или «Не слыхать». Так проходила партейка за партейкой, час за часом, пока мужики не устали и не решили завалиться спать. Была уже глубокая ночь.

Разодрав зашитый Витькин пакет, Ермолай, мягко говоря, был обескуражен. Вместо ожидаемой тушенки, консервов и все другого, что он видел в «Натовских» сухпайках, которые сам неоднократно покупал и брал с собой в походы, в Итиничкином пакете было:

Маленький солдатский котелок (это хорошо), в нем стеклянная банка из-под кофе «Пеле» полная заварки и вторая такая же банка без этикетки полная сахара, маленькая пачка галет, пластиковая коробочка из-под лекарств с солью, пачка корейской лапши «Доширак» (говядина) и пластмассовая кружечка, белая ложечка. Всё! «Идиот! — подумал Ерёма, непонятно кого называя. — В машине столько сала, хлеба, тушенки, а я понадеялся на «бывалого» прапорюгу!» Сало — вот что сейчас хотелось, и было необходимо. Сало на морозе греет изнутри. А «Доширак» и галетки? Вздохнув, Ермолай встал, зачерпнул котелком снег и поставил котелок поближе к костру, чтобы таял снег, а сам занялся сооружением мангала. Первым делом, нужно заварить лапшу. Потом добавить снега и накипятить чай. Чаю, видимо, сегодня предстоит выпить много — ночь только начинается, ещё и восьми нет. Впереди двенадцать часов темноты. Может, надо было вернуться? Столько времени потерял, сооружая ночлег! А сколько сил? А ведь прошел-то всего ничего — километров шесть, ну, максимум — семь. Пара часов ходу обратно, и теплая ночевка, сытная еда, возможно, баня, и никаких страхов и одиночества. «Сейчас порубаю и решу, — решил Ермолай. — На сытый желудок голова работает лучше».

Снег опять хлопьями валил с небес. Ерёма доел «Доширак», с удовольствием выпив перченый «бульон» и принялся за очень сладкий чай с остатками галет. «Сахар — это энергетика. Больше сахара — больше энергии. А она мне сейчас понадобится!» — Ерёма решил возвращаться — хрен с ним с оленем. Выпив, почти весь котелок, он даже вспотел. Однако повеселел, быстро скидал всё в рюкзак, решительно встал, подбросил веток в костер и пошел обратно по своему следу.

Пока был виден огонь костра, Ерема шел спокойно. След, конечно, уже прилично засыпало, но все равно он ещё нормально читался, даже в ночи. Но стоило следу нырнуть в ложбину, и пропал из виду огонь, как сразу задул ветер, стало холодно, опасно и тяжело. Несмотря ни на что, Ермолай упорно продвигался. Поднялся на противоположную сторону ложбины и вновь увидел огонек своего костра — тот ещё не потух. Ерёма остановился. Идти вперед в густой холодный лес или вернуться к теплому костру? Лес, и вправду, стал густой какой-то. Шесть километров в темноте, наугад, по морозу? Следа совсем уже не видно, хоть глаза и привыкли к темноте. Помедлив, он всё же решил продолжать путь. Пройдя ещё немного, вновь потеряв из виду огонь, Ерёма совсем сник. Холод, ночь, чужая тайга навалились со всех сторон. Там, вдруг, в темноте громко треснуло дерево. «Ну, его нахуй!» — решил Ерёма и быстро развернулся обратно к костру.