Выполнение замысла - [146]

Закончив, Романов вгляделся в скучающее лицо Брежнева.

- Удивительные вещи ты мне рассказываешь, Григорий. Мне все докладывают в другом свете, хотя некоторые доклады из МИДа и КГБ подтверждают твои слова, - задумчиво произнес Леонид Ильич. - Мы обещали Тараки всестороннюю поддержку и защиту …, Дмитрий Федорович настаивает на расширении военной помощи ….

- Защиту от кого? От народа? - осмелился намекнуть Романов.

- Ладно, - недовольно прихлопнул Брежнев ладонью по столу, - выступишь Гриша на Политбюро. Пусть все послушают твои выводы…. Предупреждаю - Михаил Андреевич, Громыко и Устинов будут недовольны, - хмыкнул.

Конец миссии.

В то прекрасное весеннее утро ничего не предвещало беды. Привычно сбегал на зарядку, принял душ, проводил на работу тетю и сел завтракать под бодрые репортажи «Пионерской зорьки». Уже на выходе из квартиры меня застал телефонный звонок. Сердце сжало от тревожного предчувствия.

- Сергей! Ты еще не ушел? Это хорошо! Выходи на улицу и жди меня, - услышал тревожный голос Ивана.

- Что случилось? - мой голос как-то внезапно сел.

- Все потом. Жди, - слушаю короткие гудки в трубке.

Медленно кладу неожиданно мокрую трубку на место и машинально провожу рукой по ней.

«Почему она мокрая?» - неожиданно возникает мысль. Тру ладони и понимаю, что они взмокли. Никогда такого не замечал за собой в любом состоянии. «Что случилось? Что мне делать?» - в черепной коробке бьется мысль. Бросаюсь к окну и пытаюсь рассмотреть двор. Ничего не видно, надо выходить на балкон, но что-то удерживает от этого шага. «Может Романов раскололся и на меня объявлена охота?» - возникает паническая мысль.«Предательство? Чего надо от меня Ивану? Все равно надо идти. К чему готовиться? Оружием так и не обзавелся, муд…к!» - мечутся мысли.

Сунул в карман перочинный нож (хоть что-то) и пошел к двери. Прислушиваюсь - на лестнице тихо. Спускаюсь пешком, выглядывая в окна с каждой межэтажной площадки. Перед первым этажом задерживаюсь, оглядываю двор и прислушиваюсь. Ничего и никого подозрительного нет, обычные шумы делового ленинградского утра.

Проскакиваю к беседке и сажусь не на перила как обычно, а как положено на низкую скамейку. (Так менее заметен издалека). Окрестные кусты еще не распустили листья.

Вот из прохода, в котором когда-то давно бился с налетчиками не на жизнь, появилась знакомая фигура моей тени - Ивана. Огляделся и, не заметив меня, направился в сторону моего подъезда.

Вроде один, не страшно, хотя не знаю его физических и боевых возможностей, но как мне кажется, смогу справиться, если ударю неожиданно.

- … трое наших, помощники Григория Васильевича, члены экипажа, пассажиры, все погибли. Подозревают неблагоприятные метеоусловия, - глухим голосом, глядя в пол беседки бубнит Иван. - Что теперь будет? - спрашивает, не ожидая ответа.

«Уничтожил ли Романов мои записи, как я просил? Особенно опасно для меня первое письмо. Эх! Нельзя было изначально оставлять письменные свидетельства!» - запоздало сокрушаюсь про себя.

От Ивана узнал, что Романов, Ксенофонтов с помощниками и охраной возвращались из Москвы в Ленинград. Вылетели, несмотря на предупреждения метеорологов по распоряжению Романова. Тот торопился в Ленинград, и ждать не захотел. Над Калининской областью самолет пропал с радаров и на запросы с земли отвечать перестал.

Еще перед новым годом, (как чувствовал), предложил Ксенофонтову передать мою настоятельную просьбу Романову избавиться от моих записей. После моих напоминаний Петр Петрович улыбаясь, заверил, что никаких моих записок не осталось, а выписки из них уже никто посторонний не найдет. «Если через записки на меня не выйти, то не могли ли они сообщить обо мне кому-нибудь третьему?» - не проходит опаска. Случайна ли эта авиакатастрофа? Если подстроена, то кем?

- Если у тебя остались письменные инструкции Петра Петровича или твоя записи для памяти, адреса, фамилии, телефоны - сожги и забудь. Сам знаешь, сейчас начнут проверять рабочие места, квартиры и изымать все личные и служебные документы погибших и их подчиненных, - пытаюсь инструктировать опера. - Иван, я даже не знаю, ты относишься к КГБ? - пытаюсь поймать его взгляд.

- Я числюсь в Общем отделе Обкома, - отвечает, не глядя на меня, - и подчиняюсь, (замялся) подчинялся Ксенофонтову.

- Не упоминай меня, пожалуйста, - предлагаю, - не понятно будет, зачем родственнику Петра Петровича, простому школьнику охрана нужна была.

Иван непонимающе всматривается в меня и нерешительно кивает.

- Он хоть что-то объяснял, зачем ты мне был нужен? - пытаюсь выяснить свою роль в раскладе Ксенофонтова среди подчиненных.

- У нас не принято задавать вопросы, - отговаривается.

- А сам-то что думаешь об этом задании? - пытаюсь выяснить, что он будет говорить на допросах обо мне.

- Ты же просил не упоминать про тебя, - смотрит улыбаясь. - Тебе разве есть чего скрывать?

- Петр Петрович при помощи Григория Васильевича вытащил меня в Ленинград зачем-то. Почему я согласился? Жил бы спокойно у себя дома и навещал его на каникулах! - притворно сокрушаюсь. - Как тетя воспримет его смерть? (Вот это действительно беспокоит меня).