Выкуп за собаку - [66]

— Знаете, Мэрилин, — сказал Эд, — если вы позволите мне называть вас Мэрилин... Кларенс рассказал мне, как вас взволновала эта история с поляком. Что ж, вполне понятно. Но если человек это заслужил...

— О, Эдди, — прервала его Грета. — Нельзя так смотреть на то, что случилось.

— Почему же? — возразил Эд. — Я хочу сказать, что и сам, может быть, сделал бы это, если бы столкнулся с этим типом на улице. Особенно если бы, подобно Кларенсу, знал, что он оскорбляет и травит мою подругу... вас, Мэрилин. Я уж не говорю про клевету, про обвинение во взяточничестве. — Эд наклонился вперед, упершись руками в колени. — Я чувствую, я бы бросился на него, чтобы отомстить за все, если бы только увидел.

— Эдди, ты слишком взволнован, — остановила его Грета.

— Я спокоен, дорогая! Просто хочу высказаться. Я сказал, что мог бы сделать, когда разозлюсь. Я имею право говорить об этом, потому что был... в бешенстве из-за Лизы, ты об этом знаешь. А как же иначе? И ни полиция, ни Бельвью не засадили его за решетку. Я не говорю, что следовало избить его или убить, я говорю только, что мог бы сделать это. Мог бы накинуться на него даже прилюдно. Вот что я хотел сказать, Мэрилин. — Эд чувствовал, что пора кончать. — Я понимаю, как тяжело вам было узнать это. То, что Кларенс убил человека. Ужасен сам факт. Однако на его месте мог быть и я, а я не считаю себя преступником.

— Преступником! — воскликнула Грета. — Не говори так, Эдди!

— Я сказал, что себя им не считаю, — повторил Эд, рассмеявшись.

Мэрилин перевела взгляд подведенных глаз с Греты на Эда:

— Я не поверила своим ушам, когда услышала. Просто не могла в это поверить. Сейчас верю. Но если вы считаете... — Она замялась.

— Считаете что? — спросил Эд.

— Считаете, что он был все-таки сумасшедшим и ничего с этим нельзя было поделать...

«Совершенно верно, — подумал Эд. — Но ты цивилизованный человек и должен признать, что смертная казнь — варварство. И припадок бешенства не оправдывает убийство». Эд не хотел сейчас ни говорить, ни даже мысленно останавливаться на этом. Сейчас он разрешал себе быть дикарем. Он даже посмотрел на Кларенса с заговорщической улыбкой. В конце концов, он добивался того, чтобы Мэрилин поняла мотивы Кларенса, и, похоже, преуспел.

— Столько убийств вокруг, — возразила Мэрилин, — и не только в Нью-Йорке. Всюду войны, и ради чего? Иногда хочется сказать: «Прекратите!» И ты кричишь: «Прекратите!» И потом этот Рованинск... или как там его, он все же умер, понимаете, умер, и никак этого не оправдать... понимаете? И я не могла бы осудить, даже если бы знала, что этот поляк — неизлечимый псих, а я насмотрелась на них в Виллидж, поверьте мне.

— Мне кажется, что Кларенса нельзя винить, — заявила Грета.

«Я виновен и все-таки не виновен», — подумал Кларенс и, сжав зубы, уставился в пол. Эд поднялся:

— По крайней мере, Кеннет Роважински не шляется вокруг и не портит жизнь другим людям... и не убивает собак. — Эду хотелось поскорее закончить с этой беседой, и он надеялся, что не сказал лишнего.

— Дорогой, ты не откупоришь вино? — обратилась к нему Грета. — Кто-нибудь хочет есть?

Они перешли к столу, взялись за тарелки и вилки.

— Я бываю на многих собраниях, — рассказывала Мэрилин Грете. — Вам больше нравятся в доме или под открытым небом?

— Как настроение? — спросил Эд Кларенса.

— Не знаю, — ответил тот.

— Она прелестная девушка, — заметил Эд.

Они уселись, поставив тарелки на кофейный столик. Грета и Мэрилин продолжали беседовать о собраниях, при этом Грета упоминала имена, Кларенсу совершенно незнакомые, за исключением Лили Брендстрам.

— Иногда в конце собрания я играю на пианино и мы поем, — рассказывала Грета. — Что я играю? Вьетконговские песни, национальные песни, да что угодно. Боевой гимн республики. Встречаются забавные слова...

— Они пускают шапку по кругу, чтобы оплатить пианино Греты, — сказал Эд Кларенсу. — Прокат стоит денег.

— Мы пускаем шапку ради более важных вещей, — возразила Грета, которая услышала его слова.

— Гретхен, я шучу! — воскликнул Эд.

— Мэрилин, обязательно к нам приходите, — обратилась Грета к девушке. — Мы собираемся в Восточном округе. По средам вечером. Мы там в основном занимаемся не политикой, а культурой. — Глаза Греты сверкали от удовольствия, она глянула мельком на Эда, также слушавшего ее. — Мы скорее будем петь под гитару, чем рассуждать о политике, но это забавно.

— Держу пари, Грета скрывает от них, что ее муж работает в корпорации на Лексингтон, — вставил Эд. — Однако вскоре адрес изменится: наша компания, кажется, переезжает на Лонг-Айленд.

Мэрилин кивнула:

— Наверняка переедете. В центре невозможно работать.

— Окончательно еще не решено, но слухи уже ходят, — подтвердил Эд.

Мэрилин с Гретой продолжали болтать.

— Ну, — сказал Эд, поворачиваясь к Кларенсу, — что новенького?

— Ничего, — ответил Кларенс, понимая, что Эд хотел знать, не допрашивали ли его с тех пор. — Еще до Рождества уйду из полиции. Хочу пойти на курсы менеджмента в Нью-йоркский университет.

— Вот как?

— Мэрилин не правятся полицейские.

— Понимаю. Менеджмент в какой-то конкретной отрасли?

— Мотивация. Четырехдневная неделя. Поскольку люди должны работать... Я не могу изложить это сейчас, в двух словах. — Внезапно Кларенс почувствовал себя потерянным, несчастным, слабым. Ему захотелось броситься сейчас же к Мэрилин, обнять ее, объявить во всеуслышание, что она принадлежит ему, и увести. Вместо этого он сидел, как болван, на пуфике, бормоча что-то невразумительное об управлении, хотя на самом деле он, как и Мэрилин, по горло сыт всей этой системой, по горло сыт унижениями, лживой рекламой, наемными рабами и их мелкой подлостью и воровством, он, как и Мэрилин, сыт по горло этой системой, разлагающейся и насквозь продажной. Может, просто у него кишка тонка для революционера?