Выкорчеванная - [6]

Вдоль серебряной линии на знакомом расстоянии были нарисованы круги, и спустя миг я вдруг поняла, что картина изображала долину, только плоской, словно с высоты птичьего полета. Серебристой линией была Веретянница, сбегавшая с гор к Чаще, огибая деревни. Цвета были яркими, краска глянцевая и нанесена тонкими мазками. Я почти видела волны на реке, блики солнца на воде. Картина притягивала взгляд и так и просила: глядеть на нее и глядеть. И все же, она мне не нравилась. Картина словно запирала живую долину в ящик, ограничивала ее, и ее вид напоминал мне о собственном заточении.

Я отвернулась. Не похоже, что я смогу остаться в комнате. Я совсем не завтракала, и даже не притронулась вчера к обеду — на вкус мне все казалось тленом. Казалось бы, теперь, когда со мной случилось худшее из того, что я могла себе вообразить, аппетит и вовсе должен был пропасть, ан нет — мне до рези в животе хотелось есть, а в Башне не было ни единого слуги. Так что никто, кроме меня не сможет приготовить мой обед. И тут меня посетила другая скверная мысль: «вдруг Дракон ждет, что я приготовлю обед и ему?»

И тут же еще хуже: «а что после обеда?» Кася всегда повторяла, что верит вернувшимся, что тот к ним не притрагивался: «Он ведь забирает девушек уже сотню лет, — твердила она, — какая-нибудь точно бы проговорилась и все бы узнали».

Но где-то неделю назад она тайком попросила мою матушку рассказать, каково это, быть замужней женщиной, и та рассказала ей о том, о чем поведала ей собственная мать накануне брачной ночи. Возвращаясь из рощи, я случайно подслушала их через окно, и простояла так, плача горючими слезами от гнева за Касину долю.

И вот теперь на ее месте очутилась я. А я-то не была такой бесстрашной… не думаю, что смогу глубоко дышать, как советовала моя матушка Касе, чтобы не было больно, а, напротив, не сожмусь от страха. На какое-то жуткое мгновение я представила себе, как лицо Дракона склоняется ко мне, даже ближе, чем в тот момент на смотринах. Его темные глаза холодны и блестят как камни. Твердые, будто железные и такие странно горячие пальцы стягивают платье с моей кожи. И он глядит на меня с этой противной довольной ухмылкой. Вдруг он весь такой лихорадочно-горячий? Он же будет лежать на мне словно куча углей на теле…

Я содрогнулась, освобождаясь от этих дум, и поднялась на ноги. Оглядевшись в комнатенке, я убедилась, что в ней негде спрятаться, поэтому я устремилась наружу и вышла обратно в коридор. В конце коридора находилась ведущая вниз винтовая лестница, так что я не могла разглядеть, что там ниже. Глупо бояться спускаться по лестнице, но я сильно перетрусила. Я едва не вернулась в свою комнату. Наконец, я оперлась о гладкий камень и встала обеими ногами на первую ступеньку. Тут я замерла и прежде, чем продолжить спуск, прислушалась.

Прокравшись так вплоть до первого поворота и не заметив ничего, что внезапно набросилось бы на меня, я стала чувствовать себя полной дурой, поэтому начала спускаться быстрее. Сделав один полный круг, затем еще один, я так и не добралась до следующего этажа. Так что я снова перепугалась, на сей раз того, что лестница может быть волшебной и мне придется ходить по ней до конца жизни. В результате — я стала спускаться все быстрее и быстрее, наконец помчалась, перепрыгивая через три ступеньки, выскочив на следующий этаж, прямехонько в объятья Дракона.

Хоть я и была худосочной, мой отец — самый высокий мужчина деревни, и я доросла ему до плеча, а вот Дракон не был крупного телосложения. Мы едва не скатились с лестницы вместе. Он быстро ухватился одной рукой за перила, а другой — схватил мою, и так, чудом, спас нас от падения на пол. Я фактически повисла на нем, вцепившись в кафтан и уставившись в его удивленное лицо. В первый момент он был слишком ошарашен, чтобы думать, так что стал похож на обычного захваченного врасплох человека: выглядевшего чуточку глупо и слегка растеряно, с открытым ртом и выпученными глазами.

Я сама была так ошарашена, что не могла пошевелиться. Просто стояла и беспомощно пялилась на него. Он первым пришел в себя. Его лицо исказилось от гнева, и он отцепил меня от себя и поставил на ноги. Тут до меня наконец-то дошел смысл происшествия, и я в панике выпалила прежде, чем он успел заговорить:

— Я ищу кухню!

— Неужели? — Произнес он вкрадчиво. В его лице не осталось ни следа былой уязвимости. Оно стало жестким и злым. Он не отпустил мою руку, а сжал ее до боли. Я чувствовала его жар сквозь ткань рукава. Он дернул меня к себе и наклонился. Думаю, он хотел нависнуть надо мной, но поскольку у него это не вышло, он разозлился еще сильнее. Если бы у меня было время все хорошенько обдумать, я бы присела, чтобы казаться меньше, но я слишком устала и перепугалась. Так что в результате его лицо оказалось прямо перед моим так близко, что его дыхание касалось моих губ, и он, пугая меня еще сильнее, тихо злобно прошептал: — Тогда мне лучше проводить тебя.

— Я… да я и… сама, — дрожа, попыталась я отстраниться. Он развернулся и потащил меня за собой вниз по ступеням: вокруг, снова и снова, и снова. Пять поворотов спустя мы добрались до следующего этажа, потом еще спустя три свет стал тусклее, пока, наконец, он не втащил меня на нижний уровень башни, который оказался одним большим подвалом с голыми каменными стенами с огромным очагом в виде недовольного рта, из которого яростно вырывалось пламя.