Выхожу один я на рассвете - [26]

Командный голос его мечется по квартире, а черная тень разрастается во всю стену, взбирается на потолок и дотягивается до лампы. Майор заглядывает в чулан и достает из простенка мелкокалиберную винтовку ТОЗ-8. Любовно оглаживая ее тряпочкой, глубокомысленно изрекает:

- Мы, Тема, должны жить так, чтобы даже наши враги нас уважали! Взгляни на эту старушку. Ты не поверишь, но со ста шагов я попадал из нее в комаров. Влет сбивал стервецов!.. Он ласково смотрит на меня. - Как насчет ужина? Бутерброд с маслом и сыром?

Я мужественно киваю. Мы идем на кухню и там выясняется, что ни сыра, ни масла у майора нет. Есть только хлеб, и по знакомой схеме мы скоренько сооружаем тюрю. Выхлебываем по тарелочке, жмем друг другу руки и мирно расходимся.

В сущности ничего конкретного мне не обещано, однако на душе все же становится легче. То ли от слов майора, то ли от чудодейственной тюри. Медленно и торжественно я спускаюсь по ступеням. Сквозной подъезд сипит и клокочет - все равно как горло каменного великана. Продуваемое постоянном ветром, оно давно простужено - и петь более звучно не в состоянии.

Выйдя во двор, я просветленно наблюдаю, как галдящие двухметровые подростки носятся вокруг песочницы, швыряя друг в друга охапками листьев. Их подруги, четырнадцатилетние пигалицы, ведут себя более степенно - с пивом и сигаретками сидят на лавочке, вполголоса обсуждают достоинства и недостатки своих кавалеров. Слегка русский мат касается моего тонкого слуха. Из груди вырывается ностальгический вздох. Хорошая пора - детство! Лотерейный билет в придачу к вороху надежд.

Я бреду мимо киосков и насупленных тополей, мимо связанных собственными руками влюбленных парочек и разрисованных заборов. Небо хмурится, и задувает пахнущий шашлыками ветер, но перед дуэлью все кажется величественным и прекрасным.

- Четки! - Кричит женщина у лотка. - Четки из сандалового дерева. Натуральные!

Ее багровое, похожее на тарелку лицо видится мне загадочным и томным. Кто-то стареет без труда, а кто-то воюет со временем всеми доступными способами. Чудно, но старость тоже способна объединять людей. Как общая беда, как единая лодка с пробоиной в днище. Хочешь, не хочешь, а вместе со всеми вынужден вычерпывать воду. И друзья, состарившиеся подле вас, - друзья вдвойне и втройне...

Трескуче покашливают небеса. Дождь начинается благородно и неторопливо. Давая возможность разбежаться, выдает легкий предупреждающий душик и только потом принимается хлестать в полную силу.

Я не цветок, но покорно позволяю себя поливать со всех сторон. В родном подъезде вижу пса Грымзю. Он лежит под батареей в сухости и тепле. Глаза его прикрыты, лапы явственно подрагивают. Во сне он, вероятно, снова от кого-нибудь убегает. Это неудивительно. Собачья жизнь порой случается и у собак...

Дома насухо вытираюсь полотенцем, мокрую одежду бросаю в тазик. На недоуменное постукивание барабашки заученно повторяю историю своих напастей. Агафон тронут доверием. Избегая цирковых кульбитов, осторожно поднимает с плиты чайник, наливает в стакан воду. Жаль, Настенька не видит. Вот бы порадовалась девочка!.. Колышущийся стакан осторожно подплывает к моим рукам. Напоенный дождем, я совершенно не хочу пить, но Агафон по-своему желает утешить меня, и воду я послушно выпиваю.

Глава 15 Пуля, как известно, дура...

Ученые давно выяснили, мазохизм - не роскошь и не причуда зажравшихся, - всего-навсего самозащита униженного существа. Его обижают, а он горд и непоколебим! Формула проста, как таблица умножения. Нас травят, а мы бодры и веселы! Постепенно подобное состояние начинает нравиться и входит в привычку. Мы ждем даже не удара, а собственного негодующего отклика на этот удар. Загадочная российская изнанка, причина первородного бунта. Вот и я гордо бреду к месту своей будущей казни. Мимо площади и мимо моста. Памятники, застывших на Плотинке Бажова и Мамина-Сибиряка напоминают пришедших на панихиду страдальцев. И тот, и другой помечены птичками, и того, и другого мне беспричинно жаль.

Уже на улице Репина, не выдержав, ступаю на газон и порывисто обнимаю ближайшую березку. Прощай, кареглазая! Черные руки, белая рубашка. Свидимся ли еще?..

Из сорванных с акации стручков дети делают свистульки. В сопровождении их пронзительного завывания я шагом приговоренного взбираюсь по ступеням своего каменного эшафота. Дом до того ветхий, что лестница подо мной ощутимо раскачивается. Впрочем, возможно, меня покачивает после вчерашней тюри.

Переборки на втором этаже разрушены, и я оказываюсь на краю огромного зала. Здесь меня уже поджидает свита Келаря. Хозяин головки-тыковки замечает меня первым, с уважением присвистывает.

- Смотри-ка, пришел!

- Пришел, - эхом повторяю я.

Покручивая мышцами, Келарь приближается ко мне.

- Правила простые, Артем. Берем по пушке, завязываем глаза. Пацаны разводят нас на двадцать шагов и дают команду.

- А дальше?

- Дальше жми курок и стреляй на звук. В магазине девять патронов, так что не забывай считать. Главное условие уложиться в десять минут и не подглядывать. Сорвешь повязку, получишь пулю вне очереди. Уж будь спокоен, ребятки проследят.