Выхожу на связь - [102]

— Что вы, господин капитан, наша станция не значится на карте и замаскирована превосходно, даже шпалы с рельсами выкрашены в белое. — Но, увидя на лице Брэтеску тень неудовольствия, осекся: — Слушаюсь, господин капитан!

Вскоре после того как Брэтеску сдал пакеты в экспедицию штаба тыла, его вызвали в комендатуру. Там он получил разрешение разместиться вблизи рощи, на окраине села, в старом полуразвалившемся сарае. Дежурный офицер при этом предупредил, что нарушение правил воздушной маскировки карается расстрелом, запрещается хождение по селу из сектора в сектор, а выход за пределы населенного пункта другими путями, кроме КПП, закрыт секретами. Когда об этом узнали все, Иван Чабан даже присвистнул от досады.

— Вот тебе бабушка и юрьев день! Выходит, без визы нам теперь ни туды и ни сюды.

— Друзья, — обращаясь к группе, начал Брэтеску, — положение наше не из легких, но, как любил говорить генерал Лукач в Испании, безвыходных положений не бывает. Решайте, как нам быть с этим нашпигованным танками селом! Все молчали, понимая, что бомбы посыплются не только на немецкие танки, но и на их головы… Немного помявшись, Штефан встал, одернул на себе шинель и, приняв стойку «смирно», спокойно заявил:

— Дон капитан, я так думаю, уж коли мы не испугались с самолета вниз головой прыгать да на такое опасное дело пошли, то одной опасностью меньше, одной больше — ничего не изменишь. Надо вызывать советскую авиацию. А там кому на роду что написано. Уцелеем — хорошо, не уцелеем — что ж, значит, так тому и быть… Но хоть не зря погибнем: ишь, сколько немчуры и их танков в ад отправится. — Все молча закивали в знак согласия.

— Вот и отлично, — улыбаясь, закончил Брэтеску. — Иван, разворачивай рацию, передай все, что нужно, только подчеркни, чтоб рощу не трогали: там, мол, обмороженные и раненые румынские солдаты. Так и передай — обмороженные и раненые. А я пойду в гости к капитану Крупке на званый ужин, надо позондировать почву.

— Слушаюсь!.. Я за вами так через часок Бежана с Ситерушем пошлю. — И, увидев протестующее выражение лица Брэтеску, добавил: — Не взыщите за прямоту, но от немцев вряд ли ускользнула ваша поразительная филантропия и поистине испанский темперамент. Так что Бежал с Ситерушем, право, будут не лишними. Знаете, как у нас в России говорят: «Береженого бог бережет».

В комнате дежурного по станции Брэтеску застал одного лишь капитана. Тот меланхолически смотрел в темное пятно окна и напевал какую-то невеселую песенку.

— А, господин капитан, очень рад, очень рад! Как устроились, каковы ваши дальнейшие планы?.. Да, чуть не забыл. Надо выполнить пустую формальность. Не могли бы вы мне дать ваши документы для проверки.

— Позвольте, господин капитан, я ведь обязан их предъявлять румынскому военному коменданту!

— Видите ли, мой капитан, как бы вам это сказать, чтобы не оскорбить ваше… э-э, обостренное национальное достоинство. У меня полномочия фронтовой контрразведки.

— Если угодно, господин капитан Крупке, я хотел бы в свою очередь увидеть какой-нибудь документ, в котором был хотя бы намек на занимаемое вами здесь положение.

Немец с вежливой улыбкой протянул удостоверение коменданта штаба армии и как бы между прочим добавил:

— Положение обязывает. Знаете, приходится выполнять эту скучную роль Шерлока Холмса. — И, взяв из рук Брэтеску удостоверение, стал внимательно его разглядывать. Потом, словно в нерешительности, опустил его в нагрудный карман. Заметив удивленный взгляд Брэтеску, он примиряюще поднял руку: — О нет, нет, не беспокойтесь, всего-навсего маленькая формальность. Завтра утром вы его получите обратно. А сейчас, мой друг, пойдемте поужинаем.

Брэтеску не оставалось ничего иного, как последовать приглашению. По дороге завязался непринужденный разговор. Надо отдать должное капитану Крупке, искусством светской болтовни он владел безупречно. «Хитрая бестия», — подумал Брэтеску, и при мысли об отобранном удостоверении у него по спине пробежал неприятный холодок. В столовой было шумно и людно. Усевшись за отдельный столик, Крупке хозяйским жестом подозвал вестового и заказал ужин. Затем, извинившись, куда-то вышел. Вдруг перед столом вырос огромный огненно-рыжий детина в форме лейтенанта.

— А, союзнички, черт бы вас побрал. — На громкий голос лейтенанта все повернули головы. Где-то сзади послышался ехидный голосок: «Ну вот, слава богу, хоть в столовой появились, а то в бою думаю: куда это они запропастились…»

— Слышишь, что фронтовики говорят? Я к тебе обращаюсь. Ты чего это делаешь вид, будто не замечаешь меня?!

— Вы пьяны, лейтенант, и будьте любезны оставить меня в покое! — Брэтеску в эту минуту невероятно захотелось со всего размаху двинуть в эту красную, словно заржавленную, морду. Он встал. Внутри все задрожало. И если бы не появившийся в дверях Крупке, скандал мог бы кончиться стрельбой. Увидев немецкого капитана, направляющегося к Брэтеску, лейтенант нехотя отошел от стола, продолжая поносить самыми последними словами румынскую армию.

— Извините, капитан, в период поражения все ищут виновников. Этого юного великана можно понять. Ему кажется, что виноваты румыны, а румыны, естественно, винят во всем немцев. Право, дорогой мой, надо быть выше всего этого… А вот и ужин.