Выход из мёртвого пространства - [8]

Изменилось наше настроение, когда на одной из станций остановился рядом с нашим составом санитарный поезд. Из окна его вагона кто-то вдруг окрикнул:

- Федя! Шашурин!

Наш техник Федор Шашурин бросился к поезду... Но тут, я думаю, надо начинать новую главу. Главу о войне. Настоящей, а не о той, о которой пели в песне "Если завтра война...". Совсем другой она оказалась.

Донбасс. Что кричат, когда идут в атаку

Подбежал Федор Шашурин к санитарному поезду, а его туда не пускают. Тогда он - к окну вагона. Разговаривал с кем-то, пока санитарный поезд не отправили дальше на восток. Тогда мы окружили Шашурина, и начались расспросы.

Оказалось, Шашурин встретил своего друга, который служил в истребительном полку недалеко от западной границы. Аэродром, где он был, попал под бомбежку. Самолеты даже взлететь не успели, щели и те вырыты не были. Друг Шашурина был ранен, пришел в себя только в эшелоне. Настроение у него было аховое: и не воевал толком, а уже ранен, и таких, как он, целый эшелон...

Долго мы обсуждали услышанное. Уж слишком сильно оно отличалось от того, что мы читали в газетах и слушали по радио. Говорили и о маскировке, и о том как материальную часть и самих себя уберечь, пока кто-то не бросил примерно такую фразу:

- Да, учили нас тому, что нужно на войне, и так, как делается на войне. Только те, кто учил, и сами толком не знают, как это делается, не было у них боевого опыта. На самих себя только и приходится рассчитывать. Не весело... Мы замолчали. Ведь каждый думал о том же самом. Стучали колеса. Все ближе и ближе к фронту... Прибыли в Балашов. Разместили нас в казармах летного училища. Начали собирать самолеты и облетывать их. И здесь не обошлось без накладок.

Вадим Фадеев решил показать высший пилотаж. Летал он над аэродромом и на малой высоте. За его трюками наблюдал весь город. Гражданские были в восторге, по Фадееву, когда он приземлился, командир полка вкатил десять суток за лихачество.

Как-то две девятки самолетов вели учебный бой. Сначала все шло по правилам, а потом смешались в кучу, которую еще со времен Халхин-Гола летчики называли "собачьей свалкой". Кто-то, не разобравшись, позвонил на наш аэродром: мол, наши самолеты ведут бой с немцами, шлите подмогу. Когда разобрались, опять нахлобучка: зачем пугаете мирных жителей!

Через несколько дней полк вылетел в Воронеж, там самолеты дозаправили горючим, и снова в полет - теперь уже на аэродром под Купянском Харьковской области. Нас, технический состав, перебросили туда же транспортными самолетами.

Здесь наш полк разделили на два: 40-и полк и полк 40-А, который вскоре стал именоваться 446-м истребительным. Командиром был назначен майор Судариков, заместителем - Явтушенко, комиссаром - Королев.

Нам прочитали приказ о предательстве командования Западного фронта: Командующего фронтом Д. Г. Павлова и других генералов. Сейчас о генерале Павлове пишут много, за всеми публикациями и не уследишь. Один историк доказывает, что Павлов ни в чем не виноват, он, мол, выполнял приказы Сталина и не выполнять их не мог, а сам он - человек мужественный, честный и в военном деле вполне грамотный. Читаю другую статью, писателя, а в ней сказано, что Павлов все-таки виноват, что не был настойчив, а после ареста выпил чуть ли не бутылку коньяку (по-моему, это не аргумент. Пить коньяк бутылками - дело, конечно, малоуважаемое, но за это, насколько мне известно, не расстреливают).

Не берусь судить о том, каким человеком был Павлов, о степени его виновности, слишком мало у меня для этого материалов. Но Сталин, уверен, вовсе не руководствовался соображениями справедливости или несправедливости, виновности или невиновности. Павлов был для него объектом раздражения, ненависти и, конечно, этаким громоотводом. Если не на генералов свалить грандиозные поражения в начале войны, то на кого же? Не на себя же брать!

Но от меня, наверное, читателю интересно знать не мои сегодняшние соображения, а то, как реагировали мы, тогдашние солдаты, на расстрел Павлова.

Скажу откровенно: реакция была двойственная. С одной стороны, произошла вещь очень опасная: солдаты стали с недоверием поглядывать на своих командиров. А их распоряжения и приказы, в правильности которых солдат хотя бы только сомневается, наполовину теряют силу. Неуправляемая армия превращается в толпу. Остальное - понятно. Но есть и другая сторона. Много все-таки тогда и болтовни было, суеты, если не сказать строже - безалаберности и безответственности. Расстрел Павлова как бы одернул многих, напугал даже. И по делу. Такой шок был нужен. Только прошу понять меня правильно: я не говорю, что нужен был именно расстрел Павлова или кого-нибудь другого, ни в коем случае. Нужна была шокотерапия. И для очень многих.

...Из Купянска мы перелетели в Константиновку. Аэродром там был довольно большой. Быстро оборудовали казарму, столовую, авиаремонтные мастерские, словом, все, что нужно для работы боевой авиационной части. Аэродром находился на возвышенности, а в долине - Константиновка, один из городов Донбасса, получивший в годы первых пятилеток среди прочих название "всесоюзной кочегарки".