Выход без входа - [4]

— Хочешь, я тебе сыграю? — тем временем спросил он негромким, гудящим голосом. Я не могу представить женщину, которая бы так говорила. Его голос уже звучал лучше, чем любая песня, хватило бы и этого волшебного звука, чтобы заставить меня дрожать, но я кивнула.

Он протянул руку, как вчера, и достал из-за спины гитару. Не глядя на гриф, заиграл. Его пальцы на ощупь перебирали струны и каждый звук прокатывался по моей коже мурашками. Потом он запел…

С тех пор мне казалось, я жила только для того, чтобы спать. Кроме ягод я научилась собирать грибы и съедобные корешки, в этом деле оказался просто незаменим путеводитель — сборник, которому уже более двухсот лет. Оказалось, с тех пор ничего не изменилось.

Мыться пришлось в озерах или даже в ручьях. Сначала я пыталась стирать одежду с помощью увлажняющего крема, но потом поняла, что проще тереть её песком, да и крем слишком быстро закончился, а заменить его было нечем.

И каждый день я шла. Шла, останавливаясь только затем, чтобы собрать еды на ужин, и на ночлег. Городские высотки давно уже бесследно растаяли на горизонте, значит, я забрела так далеко, что дороги назад не найти. Была у меня, правда, вещь, которая помогала не паниковать — спутниковый телефон, который всё ещё показывал наличие связи. Это — мой единственный, последний, настоящий, ощутимый противовес того волшебства, с которым я сталкивалась по ночам.

Уставала я теперь много меньше, а вот к насекомым так и не привыкла. Но ничего не имело значения, кроме вечера, времени, когда перекусив своеобразным пюре из зелени, корней и размятых витаминизированных таблеток, я сворачивалась клубком, прятала лицо и голые руки под куртку, и засыпала.

— Как тебя зовут? — спросила я однажды, слушая, как он задумчиво перебирает струны.

— Тонго.

Тишина.

— Почему ты не спрашиваешь, как зовут меня? — не сдержалась я.

Он улыбается и говорит:

— Скажи мне, как тебя зовут.

— Но почему ты сам не спрашивал? Тебе не интересно?

Он болезненно прищуривается, а потом снова улыбается:

— Я иду за тобой много дней — а ты не становишься ближе. Дома хворый отец, но я не мог остаться, потому что ты вошла в лес. Я узнал об этом в ту же секунду. И теперь ничего не изменить.

Сердце тут же щемит.

— Я не хотела, чтобы тебе пришлось бросать отца.

Тонго дёргает плечом.

— Не переживай, он понял, почему я ухожу. Потому что не могу иначе.

— Я не хотела так… — моя голова опускается, хотя я этого не вижу. Но во сне всегда знаешь, что происходит, даже если тело твоё отсутствует. — Не хотела, чтобы у тебя отсутствовал выбор.

Он косится на меня и придерживает струны, прижимая их ладонью к грифу. Тишина — только сверчки оглушительно стрекочут.

— Ну что ты, Ника, у меня был выбор. Я мог не идти.

Я вскидываю голову.

— Откуда ты знаешь, как меня зовут?

Через секунду его пальцы снова перебирают струны, пощипывая нижнюю, самую жалостливую.

— Я всё о тебе знаю, — наконец, говорит он. Музыка сопровождает его голос, будто окутывает его, покачивая на волнах и дополняя. — Потому что я тебя ждал. Знаешь, как год за годом среди нас тает надежда, что твоя женщина решится бросить всё, к чему привыкла, только для того, чтобы быть с тобой рядом? Знаешь, как страшно стариться и умирать с осознанием того, что она так и не рискнула? Что ты не стоишь риска? Как гложет тебя мысль, что она не смогла, не поверила… в магию.

— Я верю, — говорю сквозь сон. Музыка обволакивает и усыпляет, и сон тает, оставляя во рту карамельный привкус. Музыка остаётся со мной…

И утро — как одно из тысячи. Они следуют друг за другом, меняясь, но оставаясь одинаковыми, пока однажды ты не перестаёшь вести им счёт.

Наши встречи (если их так можно назвать) мимолётны и неестественны, по утрам они тают и начинают казаться не тем, чем были. Хотя… чем они были?

— Тут нет зверей, — говорю я, когда Тонго делает перерыв. Он может играть очень долго, увлечённо, но иногда всё-таки останавливается. — Почему тут нет больших зверей? Хищников?

— Они есть.

Он немногословен, не знаю, почему. Может, устал, может, всегда такой. Скорее, второе.

— Я иногда боюсь, что меня кто-нибудь съест.

На моих губах улыбка, но она искусственная — мне совсем не смешно.

— Не бойся, тебя защищает магия. Она ведёт нас друг к другу и не даст никому помешать. Кроме нас самих…

Последняя фраза интригует, но не настолько, чтобы отмахнуться от ленивой неги и задать вопрос.

Как жаль, что я не могу к нему прикоснуться. Обнять. Прижаться губами к его коже. Почувствовать его запах.

Так жаль…

— Что ты видишь? Ну, во сне? Ты приходишь ко мне? — спрашиваю я.

— Нет, — его голова качается, отчего прядь волос падает на глаза — и остаётся на месте. Конечно, я не могу её убрать, вернуть к остальным, хотя руки чешутся почти до боли сделать это. — Ты сама приходишь. Выходишь из лесу и останавливаешься там… далеко, за костром.

— Я не могу подойти ближе, — жалуюсь я.

— Я знаю, — он усмехается, так странно, что во мне будто сталкиваются жара и холод, солёное и сладкое, страшное и смешное. — О, поверь мне, я это прекрасно знаю.

И ночь снова тает, и каждый раз после этого становится всё хуже.

* * *

Когда именно я поняла — что-то не так?