Выход А - [21]

– По-моему, ты самое интересное не рассказала. Что ты делала у родителей?

– Пряталась, что же еще, – тут она перешла на шепот. – Влюбилась в Москве и не хотела ехать к мужу. Не смогла себя заставить. На автобусе добралась до Белогорска и потом огородами – в отчий дом. Да, я чудесный человек.

– Похоже, и правда неплохой, – поспорила я. – Так трогательно рассказываешь об Артуре и Насте. Радуешься за них.

– Это я себя так, наверно, оправдываю. Типа молодец, Жозефина, так удачно развелась! – Ее уши стали краснеть.

– А моя мама только сейчас разводится, – похвастался вдруг Кузя с заднего сиденья. Я и не знала, что он следит за нитью повествования.

Жозефина Геннадьевна могла отреагировать как угодно. Выронить руль, например. Плотоядно улыбнуться – мол, не она одна тут разбитная разведенка. Сделать Кузе замечание, чтобы не вмешивался в разговоры взрослых. Или припомнить еще разок нашу темную семейную историю. А она сказала: «Очень жаль, малыш».

И я ее в этот момент полюбила.

Но мы уже подъехали к метро, надо было отстегивать Кузю и везти его в новую жизнь.

– Слушай, – сказала я, закрыв и снова открыв пассажирскую дверь, – почему тебя назвали Жозефиной?

– Была такая Жозефина Бейкер, американо-французская танцовщица и актриса. Папа где-то про нее прочитал и очень впечатлился. А потом еще и Крис Ри выступил со своей Josephine.

– Надо же, мы писали о Жозефине Бейкер в последнем номере нашего закрытого журнала. Она, говорят, умерла от радости – вечером танцевала на столе, а утром у нее случилось кровоизлияние в мозг. А еще в честь нее назван какой-то кратер на Венере.

– Ну вот, – засмеялась Жозефина. – Значит, кратер на Венере и я.

Потом мы с Кузей смотрели, как она выруливает с неудобного пятачка, заменяющего парковку у метро, и пытается выехать на полосу, но ее никто не пропускает. Никогда не стану водить машину в этом городе.

– Мам, – спокойно сказал Кузя, когда «опель» Жозефины Геннадьевны все-таки слился с потоком и исчез из виду. – А я там коалку Жору забыл.

– Ой. Где там? У бабушки?

– Нет, в машине у тети Же. Но думаю, ничего страшного, она привезет его к нам домой, да?

Я не знала точно, занимается ли тетя Ж. доставкой коал, но что-то мне подсказывало: занимается. А еще я заметила, что Кузя повеселел. И сказал про Нехорошую квартиру «к нам домой». Тогда повеселела и я.

– Позовем ее в гости? – Я протянула Кузе руку, и он вроде не противился, даже переложил одинокого Ежи под мышку с другой стороны, чтобы удобнее было идти.

– Можно, – сказал Кузя басом. – С ночевкой?

– Это уж я не знаю.

– Ты говоришь, в нашей квартире много комнат. Значит, теперь у нас все будут всегда ночевать.

Опять – «в нашей», «у нас». Ночевать пока было особо некому, но жаловаться на это шестилетнему пророку я не стала. Повела его в метро, а вскоре уже показывала обезьяну с ушами, мешок с игрушками и кровать с шишечками.

– Если хочешь, я тебе эту кровать отдам, – пообещала я, чтобы только ребенок согласился остаться в Нехорошей квартире и не плакал больше никогда.

– Нет, я вон тот диван хочу, – сообщил Кузя и в доказательство начал на нем прыгать.

– Точно?

– И-вот-э-ту-ком-на-ту, – пропрыгал он уверенно.

Кузя выбрал светлую комнату на левой стороне, с большим окном, выходящим на Садовое. У стены стоял рыжий диван, кстати, очень удобный, под ним лежал желтый коврик – в общем, пожалуй, это была самая жизнерадостная комната. Хорошо, что именно она понравилась Кузе. Только пустовата и, может, из-за машин по утрам будет шумно – но детей такие скучные подробности обычно не волнуют.

Часа два Кузя разбирал игрушки, рассаживал их на широком подоконнике. Ушастую обезьяну он, конечно, усыновил и назвал Чу. Краба Кутузыча записал ей в лучшие друзья. Потом мы сходили в соседнее кафе, где Кузя заказал макароны, а на десерт – блинный торт. Это были первые макароны и вторые блины за день, так что день в итоге оказался вполне счастливым. Вечером мы поиграли в «свинтуса», посмотрели мультики с моего ноутбука – чего-чего, а телевизора ни в одной из многочисленных комнат не было, – а в довершение всего обнаружили в квартире выход на черную лестницу! Дверь нашел Кузя, и он же разобрался с замком, каким-то чудом его открыл и был весьма собой горд.

– Там тоже есть диван, – рассказывал он мне возбужденно, хотя я и сама только что все видела. – Но очень старый. И темно.

– Поэтому и называется «черная лестница», – поиграла и я в капитана Очевидность.

– Ничего, я вкручу лампочку, и будет Белая лестница, – пообещал Кузя, окрыленный успехом.

Место для лампочки на лестничной клетке действительно было. А еще, похоже, туда давным-давно никто не выходил. Интересно, кто вынес на черную лестницу этот одинокий, продавленный, но зато кожаный диван? Не художник ли Шишкин?

Теперь нас с Кузей объединяло тайное знание о Нехорошей квартире. Даже тетя Света, похоже, о дополнительном входе-выходе не подозревала. За вечерними сосисками, которыми я решила окончательно задобрить ребенка, Кузя предлагал все новые и новые идеи по обустройству Белой лестницы. На версии «мини-зоопарк с годзиллами и гориллами» мы решили пока остановиться. Я постелила Кузе в новой комнате старое, привычное, захваченное из Вениаминовой квартиры полосатое белье, почитала книжку про Карлсона, спела песню про снежного человечка. Немного боялась, что, как только я замолчу, ребенок опять заплачет или спросит что-нибудь про папу. Но Кузя заснул еще на втором куплете «человечка».