Выход А - [20]

– Давай вставать? – улыбнулась я. – Бабушка печет блины и последний обещала сделать в виде коалки.

– Ура, – Кузя в пижаме подскочил на кровати. Ребенок – сова, пока мир не обещает коаловых блинов! – Надо сроч-чно умываться.

Мама на кухне пела, перевирая слова. Она, кажется, ни одной песни не знает наизусть – притом что стихи, хоть Мандельштама, хоть Тредиаковского, читает десятками и с выражением.

– Старый клен, старый клен, старый клен стучит к нам в дверь, – пела мама.

– В стекло! – возражали мы с Кузей, наслушавшиеся радио «Ретро FM», которое в этом доме выключалось только на ночь.

– …нам в дверь, – невозмутимо продолжала мама, – приглашая нас с тобою на прогулку…

– С друзьями!..

– Отчего хорошо, хорошо с тобой, поверь, – переходила мама на полную отсебятину, при этом, однако, сохраняя рифму.

– Бабушка, там не так!

– …оттого, что я иду по переулку.

– Ты идешь!..

– Я и пою – «я иду»! Кому блин с коалой?

Блин с коалой напоминал в лучшем случае блин с толстым котиком, но Кузю это не очень заботило. Он поливал коалокотика сгущенкой и был счастлив. А я сидела рядом и готовилась все счастье шести лет перечеркнуть.

– Сегодня день отдыха? – спросил сияющий Кузя, когда его отмыли от сгущенки.

День отдыха – это выходной день. По сути – день, когда я не иду на работу, Кузя так называл выходные лет с трех.

– Да, – пообещала я, и ребенок заскакал по комнате: день отдыха всегда был хорошим днем. – Только нам с тобой надо поговорить.

– Давай, – беспечно согласился Кузя и схватил коалу Жору и ежика Ежи. – А потом поедем домой?

– Кузя, мы не поедем домой, – я остановила его на ходу и попыталась усадить на диван. – Не поедем.

– Почему-у? – Я не знала, что у моего ребенка такие огромные глаза. Он всегда казался мне немного китайцем, только светленьким.

– Мы с папой разводимся. Ты будешь жить со мной, а к нему ездить в гости, – зачитала я сводку с полей.

Кузя заплакал сразу и коротко – лицо покраснело, слезы пролились сплошным потоком на коалу с ежом. Потом замолчал, вцепился в игрушки.

– У нас теперь очень хорошая квартира, большая. Там на балконе живет лохматая обезьяна с большими ушами (это правда. Тетя Света первым делом постирала ее в своей машинке).

Кузя молчал.

– Хочешь, мы поедем туда сейчас? Ты выберешь себе комнату. Там есть большие, маленькие и средние. А у меня кровать с шишечками.

– Нет.

– Не поедешь?

– Не-как-да, – произнес Кузя по складам. Он уже не плакал, просто был решительный, и нос становился все больше и краснее.

Теперь молчала я. По книжкам лучших психологов, правильная мать должна была сесть на корточки, чтобы быть с ребенком на одном уровне, обнять его, уверить в том, что мы с папой его любим, и спросить, что же он чувствует. Но я и так представляла что.

– Кузя, – позвала я. – Там все твои игрушки.

– А Кутузыч? – это был его красный плюшевый краб, храбро потерявший один глаз в детсадовской потасовке.

– Тоже там. Они пока в мешке, их надо разложить на подоконнике.

– Ладно, я поеду. Жить там не буду, разложу игрушки, и все, – предупредил Кузя. – А папа теперь живет с Катей?

– Да, – не удивилась я. – Ты ее знаешь?

– Мы были у нее в гостях. Она макароны готовила.

Макароны для Кузи даже лучше блинов. Жалко, что Вениамин не отвечает.

– Поехали тогда, – решилась я. – Прямо сейчас берем Жору с Ежи и бежим на электричку.

– Мне нужно переодеть пижаму, – суровый Кузя, вдруг ставший взрослым, меня пугал. – Пойди скажи бабушке, что папа теперь воскресный папа и мы уезжаем.

Я думала, что ребенок начнет захлопывать дверь перед моим носом лет в тринадцать. Что ж, я сама решила развестись.

Маме на кухне я тоже мешала.

– Поговорила? – спросила она и включила воду на полную мощность, так что продолжать беседу стало бессмысленно.

Один переодевается в штатское, другая моет посуду – и оба по разным причинам не хотят меня видеть. Серый дымок тайн повис над нашей семьей. У кого-то отец теперь воскресный, у кого-то не Геннадий, а кто именно – спрашивать не хочется.

Я села в прихожей на тумбочку. Звякнул мой телефон. Неужели Вениамин?

Нет, это была Жозефина Геннадьевна Козлюк, обладательница уникальных ушей. Вчера мы опрометчиво задружились в фейсбуке, и теперь она написала мне сообщение: «Привет, еду из Белогорска в Москву, тебя подкинуть до метро?»

Мне хотелось с кем-то поговорить и не оставаться при этом с суровым Кузей наедине, поэтому я ответила развернуто: «Да, 10 мин».

Увидев у подъезда Кузю, Жозефина Геннадьевна закатила глаза, буркнула «Стойте здесь» и уехала. А вернулась через пятнадцать минут со стареньким детским сиденьем.

– Могла бы предупредить, – сказала она, застегивая на Кузе ремни. – Пришлось к Артуру заезжать.

– Артуру?.. – скорее повторила, чем спросила я.

– Это мой бывший муж, у него четверо детей, – объяснила Жозефина и добавила: – Не моих.

Пристегнутый Кузя сразу отвернулся к окну и замолчал. Зато Жозефина была разговорчива.

– Я после школы пыталась поступить на химфак МГУ, но недобрала один балл и от неожиданности вышла замуж за одноклассника. Продолжила, так сказать, дело родителей, – усмехнулась она и тут же тихо, с достоинством обругала подрезавшего ее таксиста. – Год проучилась в педе, потом все же поступила на свой химфак, стала жить в общежитии на Ленгорах, а по выходным приезжать к мужу. Он меня всегда встречал с одной и той же поздней электрички в пятницу. Однажды Артур, как обычно, пришел, а я не приехала. Он меня искал, бегал по пустым вагонам, кажется, даже с милиционером. Моим родителям звонить не стал – боялся напугать. Утром все-таки пошел к ним, и дверь ему открыла я. До сих пор помню его лицо… Потом мы развелись, и в том же году он женился на очень хорошей девушке Насте. У них теперь дети, дом, красиво. Прекрасная пара. Представляешь, любят Белогорск. И общаются со мной, что уж совсем удивительно.