Выдумки чистой воды - [19]

- Что же они теперь будут делать? - спросил Водяной Черноглазку.

Она закурила.

- И вы тоже задаете вопросы? - усмехнулась краешком губ.

- Что?

- Вот именно. Что? Что делать? Кем стать? Послушайте только!

Водяной послушал. Из мутных глаз, из влажных ртов и впрямь лилось одно и то же:

- Кто виноват?.. общество... илы... исты... Па!.. Куда идти?.. вперед!.. назад!.. Когда же придет настоящий день?..

- О, не могу, не могу! - сдавленно выкрикнула вдруг Черноглазка, уткнув растрепавшуюся голову в тонкие руки. - Не могу больше это слушать! Вселенский треп! Двадцать, двадцать пять лет друг друга спрашиваем, где выход!

Водяной посмотрел, где выход. Дверь была близко. Ему захотелось взять Черноглазку за серебряный звон браслетов и вывести в эту дверь, и найти овраг с источником...

А она опять мерцала на него глазами и тихо выпускала дымок слов:

- Мы свое время проговорили. Зато души сберегли. Нет, не все. Некоторые продались желудку. Теперь они заядлые срамословцы куда ветер дует. А мы самосохранились. А что дальше? Мы так тихо говорим, себе под нос. Страшно далеки мы от народа! Свои голоса пропели, прокурили...

И она негромко, хрипловато, но в то же время мягко, мягко - так, что у Водяного задрожало в горле! - вдруг пропела:

Заезжий музыкант целуется с трубою,

Пассажи по утрам так просто, ни о чем.

Он любит не тебя, опомнись, бог с тобою,

Прижмись ко мне плечом, прижмись ко мне плечом!..

Беленькая девочка подняла лицо.

Й-й-ймщик, не гони лошад-дей!..

- взревел в углу изморщиненный человек, и ему тоненько подвыли:

Мне-а малым мало спало-ось,

Ох да во сне привидело-ось...

Печальная всхлипнула:

На Муромской доро-ожке

Стояли три сосны...

- и схватилась за сердце:

- Жалко, Господи! Как всех жалко!..

- Чего за-вы-ли! - крикнул мрачноликий. Он еще больше стемнился. - Зовите Соловья! Пусть он споет! Они, молодые, знаете, как? Молотом тяжелым!..

В комнату втолкнули насупленного юношу, и Водяной узнал Соловья-Разбойника. На его послушный посвист, толкаясь, задевая всех крылами, ввалились Четыре Брата-Ветры. Сперва они стеснялись, забились по углам, но изморщиненный щедро налил им из огромной, в половину его роста, бутыли, где сладко пенилась какая-то гнилая ягода, и Ветры разом ошалели, пошли бушевать, толкаться, рвать друг у друга перья из крыл... Один толкнул другого так, что тот ввалился в книжный шкаф. Звон! Брызги осколков! Ветер жалобно завыл, вздымая окровавленное крыло. Соловей засвистал, закрыв глаза, не утирая слез.

- За такое полагается в три места, - укоризненно провозгласил кто-то в гуще шабашного сборища. - В харю, в спину и в двери.

- Да ладно, мужики. Хрен с ним, стеклом. Было бы здоровье, остальное за деньги купим, - гудел мрачноликий. - Тесно же, ступить негде, а тут этот ящик! - Он злобно стукнул кулаком по гробу: - А ну, несите его вон! Разлегся тут. На балкон, что ли? Чтоб не мешался. А ну, раз-два, взяли!..

Гроб с натугой подняли, потащили. Взвизгнул Соловей-Разбойник, заголосила Печальная. Черноглазка прижала ладонь к щеке... Водяной схватил ее за звенящее запястье и, не зная зачем, повлек за собой из комнаты. Беленькая девочка нагнулась над своими домами, прикрывая их.

*

Сквозь людей Водяной и Черноглазка куда-то побежали, где было пусто, и она прихлопнула дверь.

- Ой, не могу! Надоели, трепачи! Душно.

Она расстегнула пуговку на груди, и Водяного словно ударило по глазам. Чистый, чистый блеск алмазный, вот он, рядом!

Не зная, что делать теперь, протянул куда-то руки, и пальцы легли ей на плечи.

Черные глаза так сияли, что слезы прошибли Водяного.

- Ну что ты, - сказала она. - Ну что ты!

Он всхлипнул, не зная, что говорить, не помня себя, чувствуя, что сейчас разольется морем нежности.

Она опустила голову, закрыла руками лицо, а показалось - всю себя.

Тянул, тянул ее к себе, а она упруго гнулась, противилась, и вдруг как-то сразу сникла, сдалась, заблистала в его руках.

- Я тебя люблю! - вспомнил Водяной заветные, недавно подсказанные кем-то неведомым слова, и взмолился, утыкаясь губами в ее струной натянувшуюся шею: - Я тебя люблю!

Она что-то слабо прошелестела. Его сердце вылилось в слезах, струилось меж ее грудей! А она то сторожилась, то оплетала его своим алмазно-чистым телом.

Водяной бился, бился, словно рыба на берегу. Задохнулся совсем, но вот кончился колючий песок, вот она, вода!

- Я люблю тебя! - вновь выкрикнул он, а она, с закрытыми глазами, измученным ртом простонала:

- Ох... Господи! Милый, уйди! Не смотри! Ми-лый...

Водяной, холодея, поднял глаза.

Никого. Никого нет. Кого молит, кого гонит она, все еще вздрагивая?!.. Тело ее погасло. Осталась только темная тень меж простыней.

Повинуясь человечьему навыку, оставшемуся в наследство, Водяной оделся и вышел, оставив... кого? чью?

Вышел и пошел, горло пересохло. На кухне было грязно, но безлюдно. Глухая ночь. И спорщики утихли. Ощупью нашел Водяной кран. Тот злобно фыркнул, выпуская на волю струю.

Водяной захлебнулся.

- Водица! Родненькая! - завыл он. - Спаси! Нет сил!.. - Он с трудом выталкивал слова меж глотков. - Родимая! - Он бил руками по холодной железяке, но кран никак не пускал его к воде, а та, которая попадала в рот, была уже давно мертвой, задохшейся среди ржавых труб.