Выдавать только по рецепту - [11]

— Хотите еще вина?

— Нет, спасибо.

Она взяла пробку со скатерти и воткнула ее обратно в бутылку.

У меня пылали уши. Голова горела, как после зимней прогулки. Я сел возле печки; Генриетта подошла ко мне с толстой книгой в руках.

— У меня экзамен в начале февраля. Как вы думаете, я успею подготовиться?

— Конечно, но вам нужно продолжать работать каждый день.

— А когда я сдам экзамен, что я буду делать?

— Вы пойдете в армию, будете санинструктором, постараетесь выйти замуж за военврача.

Генриетта ответила, что у нее нет желания выходить замуж.

— Желание вовсе не обязательно. Для молодой девушки вроде вас это единственный выход.

Когда я был с Генриеттой, я становился серьезным и солидным. Ей было всего двадцать два года, шестью годами меньше, чем мне. Но она выглядела моложе своих лет, из-за чего я казался старше своего возраста.

Она раскрыла книгу, потом закрыла:

— Вы не могли бы поспрашивать меня?

— О чем?

— О крови.

— Из чего состоит кровь?

— Из жидкости, которая называется плазмой, и клеток, которые называются шариками.

Я задал ей ряд вопросов, потом она стала расспрашивать меня в свою очередь. У меня на все был готов ответ, я восхищался собственными познаниями.

— Мне все это очень интересно, — сказала она.

— А мне нет. Кровь меня не интересует. Мне интересен ваш интерес.

Она плотно сжала колени и одернула подол платья, и этот жест вызвал у меня улыбку. Она встала, но встала слишком рано, еще не зная, что она будет делать. Она пошатнулась и, ища точку опоры, положила руку мне на голову. Я взял ее руку, очень осторожно, словно снимая с головы птичку или знакомую кошку. Чтобы не улетела или не оцарапала.

— Жан Каррион уехал, — сказал я. — Его жена, вы ее знаете, осталась одна; она переедет жить к нам. Как вы на это смотрите?

— Это хорошо. Сюзанна будет мне подругой.

Я взял Генриетту за руку, слегка пожал возле локтя.

— Пора спать, — сказала она.

— Да, пора. Я буду спать здесь, в моей комнате слишком холодно.

На самом деле я боялся, что в моей комнате меня встретит остывший аромат Сюзанны. Недавно меня напутал страх Сюзанны. Наступит день, когда страх уже не оставит меня; как Сюзанна, я с тоской буду ждать укола, избавления. Если бы я сейчас вернулся в свою комнату, я напутал бы себя, я бы заглянул под кровать, за обои.

— Вы будете спать на этом стуле? — спросила Генриетта.

— Почему бы и нет? Когда захочу спать — усну.

Я надеялся, что Генриетта станет возражать. Но нет, она ничего не сказала. Она оставит меня спать на стуле. Мне вспомнился один белый конь, которого я видел на лугу — он спал, стоя на четырех ногах, как каменная лошадь, закрыв глаза с длинными белыми ресницами. Это воспоминание взволновало меня, потому что восходило к одной очень давней ночи, когда я уложил на траву служанку моих дедушки с бабушкой, живших в деревне.

Когда я очнулся от воспоминаний, Генриетты уже не было. Она высвободила свою руку и ушла. Я позабыл ее удержать, выпустил из руки синицу ради журавля.

Жесткая спинка стула толкала меня вперед; я мог держаться на нем, только обхватив голову руками. Действительно, мне было слишком плохо на этом стуле, я не мог даже страдать в свое удовольствие. Я вернулся к себе в комнату.

* * *

Накануне Рождества я отправился за Сюзанной, чтобы перевезти ее в интернат.

Я толкнул решетку. Туземные дети играли в некоем подобии сельского дворика, засаженного, как огород, капустой на высоких стеблях. Сюзанна жила в одноэтажном домике в глубине двора. Она была в трусах и рубашке и гладила себе платье электрическим утюгом.

— Видишь — у меня гость.

У железной печки грелся арабчонок в крошечном бурнусике; он был не выше печки. Сюзанна дала ему кусок сахару, который она взяла из коробки на камине:

— Иди поиграй в сад.

Она надела халат. Я поцеловал ее.

— Мы сейчас уходим. Соседи видели, как ты вошел.

— Пошли! Чемодан собрала?

— Да, все готово.

Она побросала в чемодан какие-то коробочки с кремом, колоду карт, трусики и лифчик из черных кружев.

— Тебе надо сегодня вечером надеть красивое платье.

— Зачем?

— А затем, что отныне ты больше не будешь приходить ко мне через балкон, ты больше не рискуешь разорвать одежду; а еще потому, что сегодня праздник — Рождество.

Она надела очень веселенькое черное платье с красным поясом. Я поцеловал ее в волосы и в шею; захотел снять с нее платье.

— Тебе не нравится?

— Напротив, именно потому, что оно мне нравится.

В глубине комнаты, в которую я вошел, была дверь в маленькую комнату, целиком заполненную диваном. Было ясно, что это спальня: там можно было только лежать. Войдешь, натыкаешься на диван и валишься; это была валильня. Я увлек Сюзанну в свое падение.

— Хороший у тебя домик. Лучше, чем твоя городская квартира. Там была одна ванна, а здесь — одна постель.

— Да, но мне жаль ванны. В воде мне лучше всего о тебе думалось.

— Почему же?

— Потому что я была совсем голая, а когда я видела себя голой, я думала о тебе. Я ласкала себя, тайно себя изучала, старалась вообразить себе твое наслаждение.

— Странно. Я, когда купаюсь, ни о чем не думаю. Просто моюсь.

— А я думала у себя в ванне. О тебе и о смерти, чтобы развлечься. Например, я часто думала о римлянах, которые вскрывали себе вены в ванне.