Вычеркнутый из жизни. Северный свет - [179]

– Пожалуй, – нахмурившись, ответила она. – Но для этого потребовалось… ну… то, что потребовалось. И поверьте мне, при всяком другом исходе наше имя все еще было бы втоптано в грязь. Не сомневаюсь, что Генри припишет это доброте и порядочности рода людского. – Ее тон стал резким. – А на самом деле просто бо́льшая сенсация заставила забыть о меньшей. – Она отвернулась и сердито ткнула вилку электрического чайника в штепсель. – Я собираюсь выпить чая. Лучшее средство в такой день, как сегодня. Именно в такой. Хотите чашку?

– Не откажусь, – ответил Мейтленд, следя, как она достает чашки из шкафчика с газетными подшивками и вынимает сахар и жестянку с чаем из ящика стола.

Наконец она взяла бутылку с молоком, стоявшую на водопроводной трубе, и принялась подозрительно рассматривать ее содержимое, раздраженно бормоча:

– Конечно, оно вчерашнее, но придется довольствоваться и этим. По правде говоря, – заметила она, снова возвращаясь к той же теме, – больше всего меня возмутил Смит. Нельзя было без отвращения слушать, как он распинался, что ему следовало побыть с Корой, не оставлять ее одну в доме… и еще расплакался! Хотя он и раньше хлюпал носом, когда эта женщина из лавки, миссис Дейл, рассказывала, как она увидела Кору, бегущую по молу, и закричала, чтобы ее остановить, но не сумела. Чтобы такие, как он, хныкали над Корой! Так бы и ударила его!

– Бедняга, – сказал Малкольм. – Он винил себя во всем случившемся. Я не мог его не пожалеть.

– Ну, так больше не жалейте, – ответила она, поджав губы; Мейтленд хорошо знал эту ее манеру. – Могу вам сообщить о Смите кое-что новое.

– Ну?

– Генри взял его к нам.

– Что?

– На место Балмера. Теперь он наш новый заведующий отделом рекламы.

– Господи! – Малкольм на секунду задумался, а потом добавил: – Говорите что хотите, а все-таки Пейдж похож на хорошего человека больше всех, с кем мне приходилось встречаться в этом весьма и весьма скверном мире.

Она покачала головой и стала наливать чай:

– Он мягкосердечен, только и всего. Его отец никогда бы не сделал ничего подобного. Он в один миг вышвырнул бы Смита из редакции, если бы тот посмел сунуть туда нос.

– Вы слишком строги к Генри. Впрочем, вы всегда слишком строго его судите. – Мейтленд взял чашку, которую она ему протянула. – Вспомните, что ему пришлось перенести за эти два года… с его-то больным сердцем. И теперь в довершение всего – это. Вы ведь знаете, как он любил Дэвида.

– Да, – согласилась она угрюмо. – «Мой милый Дэвид». – Затем, отхлебнув чая, она бросила мрачный взгляд на Мейтленда. – Но по-настоящему он будет горевать о Коре. – Малкольм не успел ее остановить, и она продолжила: – Он, может быть, и сам того не знает, но он был в нее влюблен. Я его за это не осуждаю! Наоборот, чувство к ней относится к тому немногому, за что я готова его уважать. Кора была настоящей женщиной, совсем земной, с горячим сердцем. Ей нужна была любовь, а Дэвид не очень ей подходил. Особенно когда он опять свихнулся и стал навязывать ей ученые книги и обращаться с ней как с музейной редкостью под стеклом. Она мне, конечно, ничего не говорила, но это было и так видно. Я ее хорошо понимала, по-настоящему. Не спорю – она была очень привязана к Дэвиду, заботилась о нем, жалела его… но этого еще мало.

– Вы говорите чепуху, – резко прервал ее Мейтленд, – и в самое неподходящее время!

– Может быть. Но я давно об этом знала. Генри всегда нравился Слидон, но он полюбил его гораздо больше и стал ездить туда гораздо чаще с тех пор, как там поселилась Кора. Он для нее был готов на все… даже отказаться от «Света». Я была вчера в его кабинете, когда Боб Льюис пришел сказать, что ее тело нашли на отмели у Норт-Шора. Видели бы вы его лицо! И знаете, что он сказал? «Она очень пострадала? – спросил он. – Ее не изуродовало?» А когда Боб сказал: «Нет, сэр, совсем нет», – он сказал: «Благодарю Бога… благодарю Бога за это».

Малкольм посмотрел на нее в сердитом изумлении и вдруг невольно спросил:

– Мисс Моффат, почему вы так настроены против Генри? И почему всегда сравниваете его с отцом?

Она ответила не сразу.

– Вовсе нет, – в конце концов сказала она. – Просто он, по моему мнению, не годится в издатели «Света». Слишком уж он мягок, слишком склонен уступать обстоятельствам, вместо того чтобы идти напролом. Его отец был не таков. Он был настоящим человеком.

– Он вам очень нравился?

– Да, – ответила она с неожиданным вызовом, – мне нравилось не только то, каким он был, но и то, как он ко мне относился. Я полагаю, вам рассказывали, что мой домик подарил мне он?

– Я об этом слышал, – ответил Мейтленд сдержанно.

Но мисс Моффат, выведенная из равновесия событиями дня, уже не могла остановиться.

– Да, – продолжала она, – он знал, что мне хотелось бы жить за городом, чтобы у меня был садик, и вот однажды… я этого никогда не забуду… он просто отдал мне документы на право владения… Когда я предложила ему выплачивать деньги постепенно, из жалованья, он только рассмеялся и сказал: «Привозите мне иногда букетик цветов». Вот почему я до сих пор привожу их. – Она на секунду замолчала, совсем забыв о Мейтленде. – А после смерти его жены он иногда заезжал ко мне в субботу выкурить трубку и выпить кружку эля. Он любил бертонский эль, и я его всегда держала про запас… – Она осеклась и вдруг, почувствовав на себе взгляд Мейтленда, густо покраснела.