Вычеркнутый из жизни - [56]

Есть поступки, о которых лучше не распространяться, — они хуже скотства. Но существует известная последовательность в преступлении, преемственность случая и обстоятельств, связующая события, даже годами отделенные друг от друга. О страшной беде, постигшей Лену, здесь нельзя умолчать, потому что она имела прямое касательство к делу Мэфри, и, не случись ее, дело Мэфри никогда бы не разрешилось. Со стоном придя в себя, Лена попыталась понять, что произошло, ноги ее не держали, она снова упала. Наконец, с рассеченной щекой, шатаясь, она побрела в отель.

Весь персонал был потрясен внезапным и диким нападением. На розыски преступников были посланы целые отряды. Но обнаружить их не удалось. Видимо, это были не местные парни, а хулиганье из Ноттингема, наводнившее эти края по случаю ярмарки.

Майор Прентис и его жена с редкостным добросердечием отнеслись к Лене. Когда первое потрясение миновало и она была уже в состоянии передвигаться, они стали настойчиво ее уговаривать взять длительный отпуск, конечно, за их счет, прежде чем снова приступать к работе в отеле. Но и то и другое было неприемлемо для Лены. Она не могла больше выносить эту нескрываемую жалость, эти исподтишка бросаемые на нее сочувственные взгляды, заботу и внимание, какими ее окружали. Она знала, что здесь ее карьера окончена. К тому же была и другая причина, заставившая ее устремиться прочь. Лена хранила стоическое молчание, блюдя свою тайну: она сделала страшное открытие, что у нее будет ребенок.

В то время в отеле жил некий Данн, человек молчаливый и не слишком обаятельный; он регулярно наезжал в Эстбери, так как любил ловить на муху серебристую форель, которая, по слухам, осенью в изобилии шла по реке. Среди прочих занятий Данна привлекало изучение человеческой психологии и в перерывах между своими явно неудачными атаками на форель он изучал Лену.

Хоть он и внушил себе мысль, что ни одна женщина не может произвести на него впечатление, тем не менее он с несказанным восхищением наблюдал за этой молчаливой и упорной, мужественной женщиной, которая так старалась с честью выйти из ужасного положения, а главное — с таким спокойствием и терпением пыталась побороть приступы истерии, овладевавшие ее израненной свободолюбивой душой. Когда он грезил, сидя у реки, подставляя свою лысину ласковым солнечным лучам, ему казалось, что он должен написать книгу о Лене, но он не умел писать книги и боялся, что ничего хорошего из этого не выйдет. И все же он сумел угадать, чего жаждет раненый дух Лены — скрыться, отречься от себя самой, от всех, кто когда-либо знал ее. Без лишнего шума он устроил так, что Лена смогла уехать в Уортли, к некоей миссис Хэнли, его старинной приятельнице, на которую, в этом он не сомневался, вполне можно было положиться.

Данн не был богатым человеком, и к тому же на руках у него была семья. Тем не менее в силу особых свойств своего характера он не оставил Лену в беде, когда все те милые люди, что изливали на нее бальзам добросердечия и бросались подкладывать ей под спину подушки на террасе отеля, давно уже забыли о ней.

Он взял на себя заботу и попечение о ее родах, которые оказались трудными и опасными. Ребенок, родившийся глухим, прожил, на свое счастье, всего несколько недель. Но прошли еще месяцы, прежде чем Лена, разбитая физически и нравственно, была в состоянии вернуться на свою квартиру, к миссис Хэнли.

Данн не стал устраивать Лену на работу. Теперь, когда самое страшное осталось позади, ей необходимо было вновь обрести почву под ногами. А потому, когда ей наконец предложили место в кафетерии магазина «Бонанза», он не стал ее отговаривать. Одобрительно кивнул — и все. По дороге на службу он частенько захаживал туда выпить чашечку кофе и посмотреть, каковы успехи его подопечной. По обыкновению внешне бесстрастный, он с интересом наблюдал за тем, как в ее душе начинается борьба за возрождение. Данна забавляло то, что Лена смотрит на тяжелую работу, как на верное средство от тоски.

И сейчас она прибегла к этому же противоядию в борьбе с одолевавшей ее печалью. Придя домой из магазина, Лена надевала халат и молча, с решительным видом принималась скрести и натирать пол, стирать оконные занавески, чистить графитом каминную решетку, надраивать медные ручки — словом, трудилась над своими двумя комнатами, покуда они не начинали сиять.

Однажды вечером она пришла домой и растерянно огляделась вокруг: делать было совершенно нечего, не осталось ни пылинки, на которую можно было бы ополчиться. С горя она пошла вниз, во владение миссис Хэнли, и стала печь пирог. Покончив с этим, посидела в гостиной у своей хозяйки, послушала последнее письмо Джо, ее супруга, который отплыл из Тэмпико и в следующий понедельник должен был прибыть в Тилберийский док. Но ей никак не удавалось сосредоточить свое внимание на новостях, сообщаемых механиком.

— В чем дело, Лена? — осведомилась миссис Хэнли. — Вы на себя не похожи. Вот что значит работать с утра до ночи.

— Это пустяки, — постаралась улыбнуться та.

— Нет, у вас в лице ни кровинки. Просто не знаю, как вас тут бросить одну. До чего глупо, что Джо остается на судне во время ремонта… А потом у него еще будет целый месяц отпуска.