Вычеркнутый из жизни - [54]

Затем предложила ему рюмку ликера и печенье, а когда он отказался, снова улыбнулась и вышла из комнаты.

В библиотеке было очень уютно. Минуту спустя наверху раздались звуки рояля. Кто-то играл седьмой прелюд Шопена, медленно, с ошибками. Это, безусловно, не была игра взрослого человека. Вскоре до его слуха донесся смех и ребячьи голоса. Музыка жестоко бередила душу Пола. Он думал о хозяине этого прекрасного дома, о его прелестной жене и смеющихся дочерях. И о другом — брошенном в сырой каменный мешок. Полу становилось невмоготу сидеть и ждать. Но вот подъехала машина. Он знал, что это Спротт, и сел еще прямее. Он готов встретиться с ним лицом к лицу. Парадная дверь отворилась и снова захлопнулась. В холле раздались голоса. Через минуту приоткрылась дверь библиотеки.

Пол сидел не шевелясь, когда вошел сэр Мэтью. Взглянул на вошедшего, но не сказал ни слова. Секунду-другую царила мертвая тишина. Спротт надулся, точно индюк.

— Как объяснить ваше вторжений? — Он был вне себя от гнева. Но не только гнев, что-то еще промелькнуло в его глазах. Пол сразу понял, что Спротт узнал его. — Вы не имели права приходить сюда. Здесь мой дом, а не моя канцелярия.

Это замечание все раскрыло Полу. «Этот человек не имеет права требовать обвинительных приговоров», — подумал он.

Кристальная ясность воцарилась в его мыслях. И он медленно проговорил:

— Вопрос, который так долго ждал разрешения, не может не стать неотложным.

Вены набухли на лбу того, кому он это сказал. Спротт не пытался приблизиться к Полу и продолжал стоять в дверях. Но вот он облекся в обычное свое достоинство, как актер, вошел в давно заученную роль.

— Не стану отрицать, что еще несколько месяцев назад меня поставили в известность о том, что вы существуете и чем занимаетесь в этом городе. Вы — сын человека, отбывающего пожизненное заключение, и вы прилагаете все усилия, чтобы навести тень на дело, слушавшееся пятнадцать лет назад.

— Это дело до конца не выяснено, — возразил Пол. — Теперь выявлены новые обстоятельства, и они должны быть рассмотрены.

На мгновение гнев с такой силою овладел сэром Мэтью, что оттеснил шевельнувшееся было сомнение.

— Не сходите с ума, — сказал он. — Через пятнадцать лет это было бы противозаконно. Вы своим чертовым приставанием добились того, что петиция о пересмотре была передана министру внутренних дел и он ответил на нее категорическим отказом.

— Но у вас нет права отказывать, — возразил Пол. — Вы были обвинителем в этом деле. Ваша прямая обязанность проследить, чтобы справедливость была восстановлена. Вы сами сочли бы необходимым принять известные меры, если были бы убеждены в невиновности моего отца.

— Но я в ней отнюдь не убежден! — почти прокричал Спротт.

— Если вы выслушаете новые данные — вы убедитесь. Самое малое, что вы обязаны сделать, это подвергнуть официальному разбору новые факты.

Ярость, душившая Спротта, перехватила ему горло. Лицо его налилось кровью. Но усилием воли он овладел собой. И заговорил убийственно холодным тоном.

— Я действительно должен просить вас уйти. Вы сами не понимаете, о чем хлопочете… Существуют определенные технические трудности, нелегко привести в действие сложную машину закона, да и последствия тут могут быть самые неожиданные. Вы, как малый ребенок, хотите разрушить огромное здание только потому, что вам померещилось, будто в фундаменте плохо положен один кирпич.

— Если фундамент подгнил, здание неминуемо рухнет.

Сэр Мэтью не удостоил Пола ответа. Губы его растянулись в зловещей улыбке. Но в маленьких глазах, когда он, вытянув шею, искоса смотрел на Пола, тот снова прочел тяжелое предчувствие, снова увидел неприметную трещину и понял наконец: именно потому, что Спротту нужно во что бы то ни стало скрыть этот изъян, он никогда и ни при каких обстоятельствах не согласится на пересмотр дела. И все же… он, Пол, обязан напомнить ему еще об одной, последней возможности.

— Если приговоренный к пожизненному заключению уже отсидел в тюрьме пятнадцать лет… разве по-человечески… нельзя сократить ему срок наказания?

Выпученные, налившиеся кровью глаза сэра Мэтью все еще были устремлены на Пола.

— Министр внутренних дел уже высказался по этому поводу, — отрезал он.

— Но не вы, — задыхающимся голосом настаивал Пол. — Ваше слово, сказанное в соответствующих инстанциях, возымеет решающее действие. Одно только слово… намек на возникшие в последнее время сомнения…

Сэр Мэтью покачал головой — беспощадно и бесповоротно снимал он с себя всякую ответственность.

По-прежнему стоя спиной к двери, он толкнул ее рукой и открыл.

— Уйдете вы наконец? — Застывшая усмешка и сейчас искажала его лицо. — Или я должен приказать вас вывести?

Полу раз и навсегда уяснилась тщетность его попытки. Ничего этот человек не сделает, даже слова о прощении не скажет. Замкнувшись в своей гордости, он знать не знал ни о чем, кроме своего достоинства, своего положения в обществе, своего будущего. Любой ценою все это должно быть сохранено.

Слепая ярость охватила Пола, ярость и безрассудное отчаяние затуманили его разум. Кэслз был прав! Его отец, Суон, он сам, каждый, кто попадался на пути Спротта — всех сметала ненасытная гордость этого человека. Теперь остается только одно. Он поднялся. Ноги и руки у него были, как чужие. Он двинулся по направлению к дородному человеку, там, у дверей.