Выборы в Венгрии - [62]

Любопытство еще больше взвинтила телеграмма бургомистра городскому нотариусу Дёрдю Ленарту:

"Срочно напечатай от своего имени афиши, что завтра на четыре часа пополудни созывается общее собрание всех граждан. Рёскеи".

Содержание телеграммы мгновенно разнеслось по городу.

Башмачники разочарованно переглядывались: вот те на! Не казнили, значит.

Рёскеи не то что не любили, — скорее, стонали под ним. Слишком тяжел он оказался для Кертвейеша: навалился — и ни охнуть, ни вздохнуть. Откуда уж у королевского советника власть такая — одному богу известно. Верней всего, оттуда же, откуда у змеи камень-змеевик на голове:[128] из слюны других змей. В каждом городишке такой сатрап имеется.

И когда он в отъезде, все блаженствует. И дышится словно легче, и вода в Кемеше веселей плещется, и небо ясней улыбается: тиран уехал! Но, с другой стороны, ночью в «Гвоздике» опять пехотные офицеры подрались с горожанами и до крови исполосовали саблями Лаци Пенге с брандмейстером Палиной (везет же этому Ковини — вот уже готовая интерпелляция!). И той же ночью на улице Чапо подкопали хлев у портного Мунци и трех откормленных свинок свели. Словом, только бургомистр из города — сейчас же все темные страсти разнуздываются.

Эти три сенсации и держали в лихорадочном напряжении общественное мнение, когда случилась четвертая. Мунци, расспрашиваемый полицмейстером, кого он подозревает в краже, очень странные намеки сделал.

— Это не бедные люди свели, между прочим.

— А кто же? Говорите яснее.

— Это плод мести вообще и в частности. Во всяком случае, я об этом заявить имею.

— Соседи, может, по злобе? Кто там с вами не ладит? Подумайте хорошенько.

— Касательно личности злоумышленника питаю кое-какие подозрения, но…

— Не валяйте дурака, Мунци. Выражайтесь яснее. Что вам мешает, прямо говорить?

— Сомнения на предмет целесообразности прямого говорения. (Мунци дока был по части так называемого «кудреватого» стиля.)

— Мне ты можешь спокойно все выкладывать, старый козел! — вспылил полицмейстер. — Что мне, целый день тут с тобой валандаться? — И, успокоясь, добавил мягче: — Не воображайте, что я клещами из вас буду вытягивать. И молотком вышибить могу, понятно? Ну давайте все по порядку. Кого из уволенных подмастерьев подозреваете?

— Крайне далек от подобного рода предумышлений.

— Ну, значит, из соседей кого-нибудь?

— Выше! — с неколебимым убеждением сказал Мунци.

— Что значит «выше»? Что вы подразумеваете?

— Сплетение более высоких государственных мотивов и интересов.

— Каких еще государственных? Я, что ли, свиней у вас украл?

— Выше! — с прежней невозмутимой уверенностью ответствовал Мунци.

Короче говоря, почтенный портновских дел мастер (хотя с полной очевидностью и этого нельзя было от него добиться) в правительство целил: оно-де подстроило похищение свиней за недавнюю его реплику о тринадцати генералах и вообще в отместку за его, Мунци, политику,

— Что же это за политика такая?

— Немцев не люблю больше, чем положено.

— Значит, вы крайний левый. Так. И вы думаете, что кража свиней с этим связана?

— Amen [Аминь; здесь: да, именно (лат.)], - подтвердил Мунци торжественно.

— Да у вас мания величия, Мунци!

Вот какие происшествия волновали городишко, — и, в довершение всего, еще это известие о завтрашнем собрании. Афиши о нем, напечатанные аршинными буквами, были уже к вечеру расклеены по стенам. Большие группы людей стояли и читали.

— Ну, завтра жди сюрприза.

— Наверно, мы процесс выиграли и бургомистр сделает сообщение об этом.

Кертвейеш с незапамятных времен с казной тягался из-за Рихоцкого леса. Каждый венгерский город ведет какую-нибудь тяжбу, — наверно, чтобы от будущего чего-то ждать и в мудрость судей верить, а не в собственные силы.

Нотариус Дёрдь Ленарт так усердно взялся выполнять распоряжение бургомистра, что даже городского глашатая с барабаном выслал на дальние улицы — объявить время собрания. Но лучше всяких барабанов растрещала по городу другую великую новость бургомистрова горничная Пирошка: что Минка за остановившегося у них немца выходит, а Ковини получит отставку. Ну, этого еще недоставало! Ни одна старуха в тот вечер не ужинала дома. Новость всех взбудоражила, даже к Бланди проникла, который тут же приказал:

— Эй, Флоке какой-нибудь! Лошадь седлай да к Ковини скачи в Блазоц!

Нарочный тотчас поскакал с письмом, в котором стояло: "Дело дрянь, приезжай!"

Все мужья отпросились из дому в тот вечер, инстинктивно чуя приближение важных событий. Что-то носилось в воздухе, только в руки не давалось. В «Звезде», в «Гвоздике», в "Золотом коне" далеко за полночь затянулись пересуды, догадки за стаканом вина. Даже такие толки пошли, что каша-то вся наверху заварилась: мамелюки на правительство рассердились за роспуск парламента и теперь бунтуют вот, митингуют, кабинет норовят свалить.

— Ерунда! — отрубил старый писарь Михай Прокеш. — Ни один телок еще свою матку насмерть не забодал.

Еще больше городок на другой день оживился. Все жители толклись на улицах, будто в праздник, а после обеда избиратели потянулись в ратушу, другие же, «безголосые», — на вокзал: бургомистра ждать.

И когда, точно в половине четвертого, подъехал поезд и из него вышел бургомистр, его встретило оглушительное "ура".