Выбор Зигмунда - [4]

– Я выхожу из дома, Минна, – сказал он своей свояченице, которая была ему секретаршей – и не только. – Но вернусь не поздно.

Он оставил в пепельнице непотушенную сигару итальянской марки «Трабукко», чтобы, вернувшись с почты, снова почувствовать нежный кисло-сладкий запах, который она будет распространять, пока не догорит. А чтобы отпраздновать новость, он позволил себе взять дорогую сигару «Дон Педро» из кедрового увлажнителя, который занимал место между «Феноменологией Духа» Гегеля и «Критикой практического разума» Канта. Любимая вещь – между любимых книг.

Был июнь, запах лип и щебет ласточек превращали Вену в одно из самых прекрасных мест Европы, особенно для того, кто ее горячо любил. Фрейд сорвал цветок с ветки и оценил по достоинству бархатистость его лепестков, потом поднес цветок к носу, закрыл глаза и сделал несколько вдохов. Аромат, который уловил, он определил бы так: насыщенный и легкий, похож на запах кокосового масла, но с несомненной примесью запаха спермы. Воздух был им пропитан, и, возможно, поэтому мужчины и женщины выглядели более подвижными, шли скорым шагом, обменивались приветствиями и улыбками быстро, словно все бежали домой, чтобы наконец дать волю первичному, половому инстинкту.

В мире нет более глубинного импульса, чем либидо. Теперь он не только убежден в этом, но, в сущности, сделал это убеждение своей верой. Нет, мысленно поправил он себя, сделал своей философией еще до того, как сделал темой медицинского исследования. Проницательный господин Дарвин утверждал, что осязание и обоняние входят в число чувств, особенно пострадавших в ходе эволюции. Первобытному человеку они были нужней: ему они были необходимы, чтобы увеличивать его ловкость и избегать опасностей. Современная цивилизация одомашнила эти чувства. И это очень жаль, потому что ощущения, идущие от их органов, действуют в глубине и, возможно, пробуждают в человеке именно его самую животную сущность – самую скрытую и потому самую подлинную.

– Вы желаете отправить телеграмму? – спросил у него ожидавший поручения служащий, но при этом прикрыл нос платком, чтобы не чувствовать запаха сигары.

Фрейд ничего ему не ответил и продолжал поглаживать бороду: он не знал точно, каким будет текст, который он напишет.

Люди, стоявшие за ним в очереди, стали торопить его постоянным покашливанием, и он, коснувшись левой рукой своей шляпы-котелка, отправился обратно. Из почтового отделения он пошел на Дунайский канал и там, опершись на парапет, стал смотреть на баржи с товарами. По реке везли соленые анчоусы. Их резкий запах невозможно ни с чем спутать. Они очень приятны для горла; правда, не следует есть их за ужином, если не собираешься ставить на ночной столик большой стакан с водой.

Фрейд посмотрел дальше – на сады за каналом. Если действительно к нему обращается сам папа, это легко можно выяснить, предъявив чек в банке. Деньги не лгут. Если письмо подлинное, то телеграмма будет совершенно излишней и даже нарушит доверие и скрытность, о которых идет речь в письме. Раз причина письма не указана, само собой разумеется, что речь пойдет о секретном профессиональном поручении, которое он не обязан принять, не обдумав сначала свое решение.

И при любом развитии событий он проведет несколько дней в Риме. Это приводило Фрейда в восторг. Два года назад он приезжал сюда ненадолго и слишком торопился, притом время было плотно наполнено встречами, и он не смог как следует насладиться чудесами Рима.

Его сердце забилось сильнее: этот город, который на латыни называли caput mundi – «глава мира», всегда вызывал у него почти навязчивый невроз еще со времени учебы в лицее. В отличие от других учеников юный Зигмунд почти с благоговением относился к семитскому герою Ганнибалу и часто представлял себя на его месте, словно сам, с одной стороны, хотел владеть Римом и его тысячелетними тайнами, а с другой – желал, чтобы Рим был уничтожен. Возможно, то же самое он мог бы себе сказать и об этом приглашении: оно вызывает у него двойственное чувство – опасение и восторг одновременно.

Нельзя забывать и о том, что ему было бы полезно какое-то время побыть вдали от семейных проблем. Хотя ему удалось устроить себе кабинет на нижнем этаже и его жена, эта святая женщина, старалась держать под контролем их шестерых детей, да и он сам не мог не быть рядом с ними, но желание находиться по соседству часто мешало его научной работе. Вот еще два противоположно направленные побуждения. Фрейд улыбнулся: возможно, когда-нибудь он найдет кого-то, кто сможет порыться в глубине его собственной психики. Может быть, так он сумеет понять, что побудило его к любовной связи с собственной свояченицей Минной.

– Доктор Фрейд, для нас этот платеж – огромная честь, – сказал директор «Райффайзенбанка» и произнес свой приговор, подтвердив подлинность чека с маркой Святого престола. За этим последовал целый поток комплиментов, директор даже заявил, что кафедра в университете, которую доктор недавно получил, – лишь бледное начало, только символ международного признания, которого тот заслуживает.

Фрейд пробормотал несколько слов благодарности и зажег себе новую «Трабукко»: невозможно настаивать на своем с окурком «Дона Педро» во рту. Директор кашлянул, и Фрейд, дождавшись его ответа на свое прощание, сразу же поспешил уйти – и очень быстро.