Выбор шатеры - [5]
План был прост и безвариантен. Надо было срочно найти повитуху и отдать ей мальца. Пусть пристроит к какой-нибудь новоиспечённой мамаше. Иначе помрёт с голодухи и тогда его — Саяра, пожалуй, единственный добрый поступок в этой жизни, окажется напрасным.
Впрочем, кому он врёт? Решение спасти младенца не было простым добрым поступком. Даже здесь в Катаре испокон веков существует неписанное правило: долги надо отдавать. А он — Саяр и вся его семья в неоплатном долгу перед матерью этого заморыша. Но, похоже, сегодня он сумеет обнулить этот долг, если только малец, конечно, не помрёт от холода и голода прежде, чем он найдёт повитуху.
Истошные женские вопли. И психованный голос старой повитухи.
— Тужься, я тебе говорю! Тужься, Акраба! Тужься!
Сугробы уже подмели почти под крышу старой покосившейся хижины, затерянной на самой окраине Катара — закрытого поселения каторжников и военнопленных. Возле очага на грязной кровати в родовых муках корчилась молодая женщина. Возможно, ещё совсем недавно она была красива, но сейчас её лицо наполовину изуродовано страшными ожогами, правая рука и вовсе отрублена по локоть.
Грязная, беременная, невменяемая от боли.
— Ненавижу! Ненавижу этого выродка, — то и дело скулила она. — Дай мне выпить, Кара! Дай мне порошка! Дай хоть что-нибудь! Я не могу больше… А-а-а-а…
Слова, превращающиеся в вой.
Стук в дверь. Громкий и настойчивый заставил повитуху оторваться от роженицы.
— Кого ещё принесла нелёгкая?! — раздосадованная тяжёлыми затяжными родами повитуха распахнула дверь и тут же, охнув, отступила, обнаружив на пороге огромного хмурого стража Дэбэра.
Бородач бросил сумрачный взгляд на извивающуюся в муках роженицу, после чего молча вытащил едва живую от страха повитуху из хижины.
Паршивое утро. Паршивая жизнь.
Кое-как открыв глаза, Акраба с трудом приподнялась на локте. Одном. Второго, увы, не было. Перед глазами всё тут же поплыло. Тело противно и нудно ныло от боли.
Не то, чтобы она не хотела этого ребёнка. Напротив! Беременность была заранее спланирована. Но ребёнок был нужен Акрабе для вполне определённой цели. Ей нужна была его кровь. Сильная, как у его отца. Вот только задумка, увы, не выгорела. Поэтому она и здесь, в ненавистном Катаре. Изуродованная, нищая, с чужим именем, подсаженная сволочью Глэдис на эль и тандурим — порошок забвения. Акраба прекрасно понимала: её жизнь кончена. Единственным вариантом побега из Катара, да и из обречённой жизни в целом, могло бы стать самоубийство, но трудно перерезать вены на единственной уцелевшей рук. К тому же Акраба на дух не выносила кровь, так что…
— Ещё поживу, — с трудом сползая с грязной окровавленной кровати, процедила женщина, направляясь к люльке.
Любопытство всё же распирало. Интересно, кто хоть родился? Мальчик? Девочка? Пусть лучше пацан. Им живётся легче. Девкам на Дарии заведомо уготована нерадостная судьба. Они здесь никто и звать их никак. Акрабе ли не знать этого…
Люлька стояла в углу единственной в доме комнаты, стены которой уже давно прокоптились от гари, исходящей из печи. Хижина топилась по-чёрному, так что гари хватало. Не самое лучшее место для новорожденного младенца, но других вариантов жилья у Акрабы не было. Даже эта хижина и та не принадлежала ей. Так что…
Акраба сделала нерешительный шаг к старой люльке, которую на днях притащил сосед — сердобольный святоша Марк — священник-миссионер с Земли. Чокнутый! Вот оно ему надо — помогать чужому человеку? Торчит в этом забытом Отаром месте по собственной воле! Да если б она — Акраба могла преодолеть силовой купол Катара, её бы здесь уже давно не было бы!
Идиот!
Размышление об недалёкости святоши-землянина на пару минут отвлекли спутанное сознание Акрабы от люльки. В реальность её вернуло детское гугуканье.
— Значит всё-таки живой, — умозаключила «сердобольная» мамаша, которая в глубине души всё же надеялась, что у ребёнка «хватит ума» и инстинкта самосохранения за эту ночь помереть самостоятельно, и тем самым существенно облегчить ей жизнь. Что греха таить, материнских чувств у Акрабы роды не прибавили.
Ведомая отнюдь не любовью к ребёнку, а исключительно любопытством, Акраба всё же заглянула в люльку.
И оторопела!
Двое.
На дне старой детской кроватки лежало двое новорожденных: мальчик и девочка. И это при том, что Акраба точно помнила, что родила только одного! И как теперь понять, кто из них двоих родной, а кого сбрасывать с обрыва в сугроб? Ей лишний рот ни к ему! Самой жрать нечего! В Катаре так всегда поступали повитухи — сбрасывали новорожденных с обрыва, когда новоиспечённые мамашки просили их (за дополнительную плату, разумеется) избавиться от нежеланного рта.
— Повитуха! Вот, кто должен знать правду! — первая разумная мысль, мелькнувшая в пропитом мозгу Акрабы за это утро.
Не долго думая, напрочь забыв о том, что босая, разъярённая роженица бросилась к двери.
— Сейчас найду эту стерву и…
Это самое «и» потеряло смысл сразу же, как только возмущённая Акраба оказалась на заснеженном крыльце.
Застыв больше от удивления, чем от страха (к таким картинам Руар, где выросла и воспитывалась Акраба, приучил её с раннего детства), беспутная с неподдельным интересом впилась взглядом в дерево, растущее неподалёку от её дома. Радовало одно — долго повитуху точно искать не придётся. Не радовало другое — висящая на ветке с высунутым синим языком повитуха вряд ли уже сможет поведать Акрабе, откуда в её хижине взялся второй ребёнок и какой из этих двоих её родной.
Динка всю жизнь терпела нападки матери. Одной радостью и спасением от грозной, придирчивой, злой родительницы стал сводный брат Сашка. Ребята знают, что кровных связей между ними нет, есть только настоящая, читая любовь, но… Нелюбимая дочь – вечная проблема для Тамары. Другое дело приемный сын Александр – все, что осталось от покойного мужа, любовь и память к которому Тамара бережно хранит в сердце. Старший сын – единственная опора одинокой женщины. Разве может она позволить нерадивой дочери отнять его?
Роман написан по мотивам произведения С. Коллинз "Голодные игры". В основе сюжета события, описанные в финале трилогии. Характеры героев те же самые. Это просто четвёртая часть "Голодных игр", в которой подробнее расписывается уже известный финал. Автор данного фантифика выражает своё уважение автору оригинального произведения Сьюзен Коллинз и ни коем образом не претендует на извлечение какой-либо материальной выгоды с публикации данного фанфика. Этот роман просто дань уважения автору оригинального произведения.
Через агонию и боль Миос впитал кристалл Висмута. Человеку с Земли, Михаилу Осипову — не впервой такого рода трудности, но не все прошло гладко. Спасение своей жизни и жизней его соклановцев взяло свою цену. Произошла смена боевого класса…
Я попал. И в прямом, и в переносном смысле слова. Если в моем мире музыка и танцы вызывают у людей радость, то на проклятых просторах Антерры артисты повергают людей в первобытный ужас. Заунывная песня способна сравнять с землей целый город, а рэпер Моргенштерн вообще сошел бы за стихийное бедствие. И ангелы тут отнюдь не такие душки, какими их рисует религия. Грех имеет форму, покаянию не подлежит, и если ты стащил шоколадку в «Пятерочке», то готовься стать Грешником после смерти, потому что грехи простительны только ангелам. Такой вот гребаный мир. Пришлось учиться выживать.
Мир который кажется создан равным для всех. Для развития в культивации необходимы минимальные требования: обладание каналами одного вида энергии, и минимальные знания о предстоящем впереди пути. Мир в котором даже крестьянин может обладать телом сокровищем.Мир — равных, но среди равных, всегда есть те кто равнее других.Дрейфующая земля плывущая в пустоте, вокруг неё вращаются две звезды, желая испепелить вечно воюющих: людей, орков, и множество других враждебно настроенных созданий.Человек с необычной родословной со своими товарищами, находятся под вечной угрозой смерти, усмиряя множество злобных существ которые оказывают давление на жителей королевства.
События тем временем начинают закручиваться. Стоило герою устроиться и «встать на крыло», как изменчивые ветры ломают крылья и бросают его в ураган. И что делать? Нужно вновь как-то бороться. Теперь главный герой вновь попадает «из огня да в полымя», узнавая, причем неожиданно близко, о «древних — величайшей цивилизации поработителей».
